Людмила Шилова: «На все концерты я теперь иду с молитвой»

«Поминайте наставников ваших», – заповедал христианам апостол Павел. А три века спустя святитель Иоанн Златоуст сказал: «Вера – удел душ благодарных». В беседе наших корреспондентов с оперной певицей, прихожанкой храма свт. Луки Людмилой Николаевной Шиловой эти два изречения шли красной нитью. В рассказе о своем творчестве Людмила Николаевна стремилась не столько поведать о себе, сколько добрым словом помянуть людей, с которыми сводила ее жизнь. И, поскольку таких мастеров было названо довольно много – каемся, при редактуре текста некоторые имена мы были вынуждены сократить, чтобы не перегружать читателя, далекого от мира оперного искусства. Но многое оставили, потому что столь трепетное отношение к своим наставникам и коллегам – это, с нашей точки зрения, замечательный пример. Надеемся, вы с нами согласитесь.

– Людмила Николаевна, академическое пение требует огромного труда. Наверное, для того, чтобы посвятить этому свою жизнь, надо быть буквально влюбленной в классическую музыку и в вокальное искусство. Когда началась эта любовь и как развивалась?

– В нашем доме часто звучала музыка. У родителей было много пластинок, и среди них – опера Верди «Риголетто». Особенно нравилось мне серебристое, легкое сопрано Ирины Масленниковой в партии Джильды. Я и представить себе не могла, что именно эта партия когда-то станет для меня дебютной на сцене Екатеринбургской оперы.

Мама мечтала, чтобы я стала музыкантом, и определила меня в музыкальную школу. Мы много пели, сочиняли, участвовали в различных конкурсах. В Сургуте, где мы жили в то время, сильное музыкальное училище с блестящим составом преподавателей, и я поступила туда на историко-теоретическое отделение, параллельно занимаясь вокалом у замечательного педагога Е.В. Соколовой. Мне все больше нравилось петь. Евгения Викторовна познакомила меня с творчеством великих певиц – Марии Калласс, Ренаты Тебальди, Монсеррат Кабалье. А моей любимой певицей стала Джоан Сазерленд.

На экзамены в Уральскую государственную консерваторию мы выбрали сложнейшую арию Эльвиры из оперы «Пуритане» Беллини и долго над ней работали. Когда я увидела себя в списке принятых, радость моя была безгранична. Мой педагог, Кира Михайловна Родионова, очень бережно относилась к моему голосу. Эта мягкая, тактичная, с аристократичными манерами женщина восхищала меня. А когда возникли житейские проблемы, Кира Михайловна даже меня приютила. В ее классе я познакомилась с блестящей пианисткой Натальей Широковой. Мы много гастролировали по Европе, и ее игрой восхищались великие музыканты. Наша дружба и сотрудничество продолжаются.

По окончании консерватории я поступила в аспирантуру и была принята в труппу Екатеринбургского театра оперы и балета. Дивы нашего театра Татьяна Бобровицкая и Светлана Зализняк помогали мне в освоении сложных партий. Это большое счастье, когда мастера помогают начинающим певцам. В театре я спела все ведущие колоратурные партии: Джильду, Розину, Адину, Царевну-Лебедь, Марфу.

– Вы общались и с зарубежными мастерами? Что дало Вам это общение?

– В аспирантуре кафедра направила меня в Москву на мастер-класс к профессору Ингеборг Вамзер из Вены. Встреча с ней изменила мою жизнь: я поехала на стажировку в Вену и получила стипендию от австрийского министерства культуры. Фрау Инга открыла мне мир немецкой музыки. Она очень многое для меня сделала, а о ее вокальной методике можно говорить бесконечно. По всему миру давала она мастер-классы. Уже три года как ее не стало, молюсь за нее.

В Вену я приехала, спев все партии в нашем театре, и думала, что хорошо пою и все знаю. И вдруг я услышала Эдиту Груберову в опере Беллини. Потрясающее владение голосом! Она легко и воздушно пела сложнейшую партию bel canto, а голос словно светился и летел с птичьей свободой. Тогда я поняла, что еще многого не умею, и должна дальше усердно работать над голосом.

Поездки, учебу, гастроли трудно было совмещать с работой в театре, и я ушла. Это был болезненный процесс, словно я расставалась с родным человеком.

Оставив любимый театр, я вскоре улетела в Сидней. Австралийское турне и выступление в Сиднейской опере, где блистала Джоан Сазерленд, стало для меня большим событием.

А потом я работала в Венской опере, в театре Удине (Италия), в Латвийской национальной опере, участвовала в различных музыкальных фестивалях Европы. В Московском театре им. Станиславского спела заглавную партию в опере «Золушка» мальтийского композитора И. Николо под руководством прославленного маэстро Ричарда Бонинга.

Последние пять лет я разрываюсь между тремя городами: Москвой, Веной и Екатеринбургом. Такая жизнь – с гастролями, с разнообразными проектами.

– Вена для Вас чужой город в чужой стране или это уже не так?

– Вена стала для меня родным городом. Сначала было сложно адаптироваться – незнание немецкого языка, другой менталитет. Теперь я свободно говорю по-немецки. В Вене я чувствую себя прекрасно, но через некоторое время начинаю тосковать по России. Вена – город Моцарта, Бетховена, Шуберта. Там особая атмосфера. Австрийцы гордятся своей культурой и бережно хранят традиции, они очень доброжелательны.

В Вене живут дорогие мне люди. Сейчас им всем непросто в связи с кризисом. Уровень жизни падает, театры закрываются. Русская община большая, и люди помогают друг другу. Всех сплотил храм святителя Николая, существующий более 100 лет. Есть и часовня на русском кладбище, которую построили эмигранты первой волны. В часовне тоже проходят богослужения. Батюшки в храме очень хорошие. Часто здесь можно встретить Владимира Атлантова и Тамару Милашкину, звезд оперной сцены, блиставших в Большом Театре. Они уже много лет живут в Вене.

– Современные оперные постановки все больше приобретают элементы шоу и все чаще несут смысловую нагрузку, не всегда безобидную с духовной точки зрения. Вы сталкиваетесь с этим?

– Да, многие постановки совершенно неприемлемы для православного человека. Подписывая контракт, не знаешь концепции режиссера. А режиссер в современном оперном театре не последний человек. Идеи режиссеров часто далеки от библейских истин. Я прежде присматриваюсь к тому, с чем и с кем мне придется работать. Выбираю такие проекты, в которых можно быть уверенной, что все будет пристойно. Но, если ты уже подписал контракт, то должен исполнять требования режиссера.

Порой оказывается, что эти требования идут вразрез с моими установками. Тогда скорее иду в храм, исповедуюсь, причащаюсь. Слава Богу, что в Вене есть этот замечательный храм, это моя духовная поддержка.

– В венском храме Вы поете на клиросе?

– Как-то моя подруга-регент попросила меня помочь ей на клиросе. Я очень волновалась, но настоятель храма отец Владимир поддержал меня. Он сказал, что даже Иван Козловский и Николай Геда пели на клиросе. Сначала было трудно. Пришлось помучиться после всех своих оперных партий. Это совершенно другой вокал, это не бельканто, хотя техника та же.

В храме нужно петь не в полный голос, не громко, иначе голос будет выделяться и отвлекать всех от молитвы. Но при этом нужно петь красиво, так, чтобы голос не зажимался, звук должен быть округлым, ровным, чтобы не вылезла ни одна нота. Все это для того, чтобы человек в храме молился, а не слушал тембр голоса певчих. В некоторых храмах, сразу заметно, что хор поет в оперной манере. Это неправильно, духовное пение – это о другом. Петь на клиросе нужно, не выделяясь, не должно быть никакой чувственности в пении. Должен быть чистый строй, ангельское пение, никаких фортиссимо, вибрато. Только в некоторых пасхальных песнопениях бывает необходимость в ярком пении, однако это все равно не должен быть оперный звук. Ничто не должно отвлекать от молитвы, поэтому клирос должен быть как бы фоном. Богослужение – это не концерт.

– Вы пришли к вере, уже будучи взрослой?

– Благодаря верующей бабушке, я была крещена в семилетнем возрасте. Но путь к воцерковлению был долгим. Перед спектаклями я приходила в храм, многого не понимая, просила у Бога помощи хорошо спеть ту или иную партию. Позже, по скорби, пришла в храм всерьез, стала воцерковляться.

– Давайте вернемся к Вашей работе. Бывало ли, что на концертах что-то не получалось?

– Конечно, бывало. Какой-то пассаж не получится или текст забудешь. Однажды я пела в итальянской опере финальную арию. Это было плохо спето, недоучено, и я попросту забыла один из пассажей. Это стало для меня серьезным уроком. Спасибо Господу, что Он смирял меня!

Бывает, что на прослушивании в Европе не очень хорошо поешь партию, на которую претендует еще человек 30, и работу получает другой. К этому спокойно отношусь, потому что все, что надо, Господь дает. Если тебе это полезно, то и споешь хорошо, а если нет, то нечего и расстраиваться.

– А что Вам нравится петь больше всего?

– Сначала мне нравилось исполнять итальянские оперы, я с удовольствием пела Джильду из «Риголетто» Дж. Верди, Розину из «Севильского цирюльника» Дж. Россини. А теперь мне нравится немецкая музыка, немецкие оперы, потому что я поняла, как нужно петь на немецком языке, чтобы не зажималось горло. Немецкий язык неудобен для пения.

Но Бог помог мне познакомиться с профессором Берне – большим музыкантом и педагогом, который работал в Венской опере, стилистически работал над операми Рихарда Штрауса, Вагнера, Моцарта. Он и поставил мне вокальную немецкую речь, именно вокальную, потому что между языком разговорным и вокальным существует огромная разница. Это была большая работа, я ездила для занятий в небольшой австрийский город Киркбах, где профессор Берне купил заброшенный монастырь. Он отреставрировал его и создал там оперную школу для певцов со всего мира.

Очень люблю петь мессы и оратории. В Бадене пять лет подряд пою рождественские концерты. Кроме того, в Вене пою разные программы из опер, венских оперетт.

– А сольные концерты?

– Сольные концерты – это очень тяжело. Два отделения необходимо быть в постоянном напряжении, исполнять музыку разных стилей, чтобы людям нравилось, потому что, как сказал один редактор с московского телевидения, даже Паваротти через 45 минут надоедает.

– Вы с увлечением и благодарностью говорите о своих учителях. Но легко ли общаться с людьми, которые являются звездами оперной сцены?

– Чем более человек одарен, тем он проще в общении и готов откликнуться на нужды начинающих музыкантов. И все самые лучшие певицы мира, такие как Рене Флеминг, Натали Дессей, ведут себя очень скромно и естественно. Великая примадонна Джоан Сазерленд, любимая мною с детства, очень просто и охотно отвечала на мои вопросы, легко показала мне сложнейшие колоратуры из арии Царицы Ночи. Кто она, и кто я – ведь это небо и земля. Но, несмотря на блестящий успех и известность, она осталась самой собой.

Рене Флеминг, которая поет как ангел, написала книгу, где описала, в частности, все свои провалы. Например, на каком-нибудь прослушивании в Европе: «Я вышла. Первый пассаж – неудачно, у меня что-то застряло, следующую ноту – петуха запустила. Ну, все. Ушла со сцены». Это ведь очень полезно для начинающих певцов, когда человек, про которого все думают, что пение не стоит ему никакого труда, описывает все свои трудные шаги в профессии.

Два года назад я слушала в Венской опере Рене Флеминг. Звук у нее был необыкновенно красивый. После спектакля я подошла к ней и выразила свой восторг, а на ее лице было удивление – а так ли хорошо она пела. Она всю жизнь трудилась и продолжает трудиться. Это настоящая школа!

Юрий Башмет – великий альтист и дирижер. Он абсолютно естественный и простой человек. Его репетиции проходят легко, с юмором. Было большим удовольствием работать с таким музыкантом.

Это такое счастье – общаться с одареннейшими людьми, которые себе никаких заслуг не присваивают. Вот так и учишься не думать слишком хорошо о себе.

– Трудно ли совмещать Вашу профессиональную деятельность с духовной жизнью?

– Бог дает силы совмещать это. Когда три года назад мне предложили вернуться в наш театр и петь колоратурный репертуар, я отказалась, чтобы избежать искушений. Театр – это особый организм, здесь конкуренция, может быть, не всегда честная, – это нормально. Слава Богу, от этого я отошла.

Трудность и в том, что опера и светское искусство вообще – это все мишура, которая во многом создана для развлечения. Хотя, конечно, в опере – гениальная музыка, и очень хочется красоту этой музыки донести до слушателя.

Помимо того, сценическая деятельность может способствовать развитию гордыни. Но действительно великим музыкантам удается этого избежать – мы с вами уже говорили об этом. Может быть, дело в том, что все они трудоголики. Когда слышишь таких певцов, трезво начинаешь все оценивать и понимаешь, что надо постоянно работать и постоянно совершенствоваться. Но, даже если немного приблизишься к таким музыкантам и хорошо споешь какую-то партию, это будет дар Божий. С таким пониманием сейчас стало даже страшнее выходить на сцену, чем раньше. Ведь раньше я думала, что это я пою, это мой голос, я лучше всех, но теперь пришло осознание, что все это Божие. На все концерты я теперь иду с молитвой. А страшнее стало, потому что знаю: за гордыню голос может и не прозвучать. Но, когда бывает Богу угодно, исполняешь такие сложные произведения, будто кто-то поет за тебя. Так просто, самой, этого не сделать. Это дар.

– Как давно Вы стали прихожанкой храма святителя Луки (Войно-Ясенецкого)? Чем именно Вам нравится этот храм?

– В храм святителя Луки я хожу последние лет пять. Приход у нас уникальный, потому что от батюшек – отца Анатолия, отца Димитрия – такая теплота исходит, такое понимание, такое добро! Каждого человека они встречают как Божиего человека, настолько они неравнодушны.

Это неравнодушие прихожане очень ценят, поэтому стремятся в храм. Отец Анатолий – центр всего, улыбается всем. Хотя, я думаю, ему тоже непросто живется, но он никогда не покажет своего плохого настроения. Если ему что-то не нравится, он укажет на это очень тонко, с юмором. Он умеет найти нужные слова и упростить ситуацию, даже если она очень сложная – раз, и все становится ясно.

Каков батюшка, таков и приход. Все прихожане очень доброжелательны, абсолютно без всякого лицемерия, без камня за пазухой – все очень просто, естественно и по-человечески. В наш храм святителя Луки я стремлюсь как в тихое место, где отдыхаешь душой. Особенно это важно после поездок заграницу, после всяческих искушений и испытаний, связанных с работой.

– Если позволите, еще вопрос о работе, точнее – о ваших творческих планах.

– Я хочу совершенствовать те способности, которыми Господь одарил меня и делиться с другими – и вокально, и педагогически. В планах у меня работа в Австрии, в Москве, в Дублине.

Очень жду, когда мне удастся откликнуться на приглашение монахинь муромского монастыря Петра и Февронии и приехать в обитель недельки на две, чтобы позаниматься с матушками, поющими на клиросе, вокалом.

Но когда и как все осуществится – на это воля Божия. Надо ей доверять и понимать: куда Господь ведет, туда и надо идти. Афонский старец Паисий говорил: «Нужно иметь абсолютное доверие к Промыслу Божию».

Наш словарик:

• пассажи – последовательность звуков в быстром движении
• колоратура – виртуозные, технически трудные пассажи в вокальной партии
• вибрато – периодические изменения высоты, громкости или тембра музыкального звука

Яндекс.Виджеты

Добавив на главную страницу Яндекса наши виджеты, Вы сможете оперативно узнавать об обновлении на нашем сайте.

Православный вестник. PDF

Добавив на главную страницу Яндекса наши виджеты, Вы сможете оперативно узнавать об обновлении на нашем сайте.