Вошедший в покой

27 января – память святого преподобного Иоанна (Кевролетина)

«тщимся убо внити в покой оный…»
Евр. 4, 11

Ранняя весна 1932 года. Веселый мартовский денек. Радостный птичий щебет настойчиво и неустанно доносится с улицы. Через маленькое оконце под самым потолком едва сочится солнечный свет, но он и не нужен. Узкое пространство между стенами, выкрашенными в зеленый цвет, освещено настольной лампой, выхватывающей из полумрака двоих людей, сидящих за столом друг против друга. Один что-то говорит усталым голосом, другой старательно пишет, склонившись над листом бумаги и время от времени обмакивая перо в чернильницу.

Мизансцена, похожая на сотни тысяч других, когда в 30-е годы на территории бывшей Российской империи «железная рука загоняла людей к счастью».

«Камерные» драмы, как правило, напоминали одна другую: не имело никакого значения, признает ли себя врагом советской власти отвечающий на вопросы или будет упорствовать до последнего – вписать фамилию в готовый бланк приговора было делом нескольких секунд. Вопрос состоял только в том, на одном ли языке говорят следователь и обвиняемый. Конечно, даже «японские шпионы» говорили на вполне сносном русском языке, знакомом им с самого детства, как и троцкистам, и левым уклонистам. Но порой самые обычные русские слова ставили допрашивающего в тупик.

Казалось, что перед ним сидит не то что бы иноязычный человек, но пришелец с другой планеты – слишком непонятным, слишком нелогичным было поведение подследственного, словно утратившего инстинкт самосохранения. Что же это за смельчак, который ни пыток, ни заключения, ни каторги, ни смерти не боится, отвечает прямо, не юля, но все-таки так, будто его совершенно не касаются ни устрашающая машина подавления инакомыслия, ни сам создавший ее государственный строй? Словно защищен он от всех нападок крестом на груди, рясой и бородой.

«Признаю, что, действительно, как монашествующий, по своим взглядам и убеждениям был противником, диаметрально противоположным установкам и мероприятиям советской власти, что иначе не могло быть… Для меня монашество важнее советской власти, и я, естественно, был и являюсь врагом последней, но контрреволюционной работы не проводил...». Что это? Как же не проводил работы, если сам признался, что враг? Да еще и настаивает: «…раскаиваться перед советской властью не хочу и не буду. Больше показать ничего не могу».

В сохранившемся обвинительном заключении за равнодушной формулировкой «иеромонах Кевролетин Иван Афанасьевич, 1875 г.р., холостой, самоучка, два раза арестовывался ГПУ, обвиняется в том, что, будучи враждебно настроен к существующему строю, состоял членом контрреволюционной организации» до сих пор отчетливо слышится недоумение и даже растерянность. Карающие советские органы кажутся жалкими и бессильными в сравнении с монахом-самоучкой, который не просто мыслит и живет иначе, чем продиктовано новейшими декретами. Он – другой, непонятный, словно слепленный из другого теста.

Невдомек им было, что нет в этом человеке особой отчаянности, никакого безрассудства. Что вся необъяснимость его поведения состоит во всепобеждающей и всепроникновенной вере во Христа.

История земной цивилизации изоби-лует разного рода революционерами-ниспро-вергателями, мятежниками-разрушителями, всегда забывавшими афоризм о благих намерениях, но страстно желавшими изменить мир в лучшую, как им казалось, сторону. Вернуть же мир к его естественному состоянию стремились очень немногие – единицы. Именно в этом кроется разгадка противостояния советских властей и исповедников христианской веры, подобных Иоанну Кевролетину. Они говорили на разных языках.

Советская власть с ее лицемерной идеологией стремилась изменить и без того поврежденную человеческую природу, делая ее еще более исковерканной. Праведники помогали людям вернуть первозданную божественную природу. Одни разрушали реальные храмы и строили воздушные замки будущего на костях и крови нынешних жертв. Другие, для кого не было и не могло быть иной реальности, кроме жизни по заповедям Христа, каждое мгновение своего существования – вопреки грязи и голоду, лжи и предательству – посвящали строительству в душах человеческих Царства Божиего.

Начало духовного пути этого дивного старца мало чем отличалось от обычной судьбы русского монаха конца XIX века. Боголюбивого сибирского юношу Ивана не привлекала ни размеренная жизнь тюменских мещан, из среды которых он и происходил, ни богатая на события служба матроса на барже.

Его влекла полная трудов иноческая стезя. Ему словно не хватало нагрузки, и в 19-летнем возрасте он в полной мере обрел ее в глухой Кыртомской пустыни Верхотурского уезда. Собственно, с этого момента все в судьбе будущего старца казалось предрешенным: каждодневный иноческий подвиг до самой кончины и никаких отклонений от избранного пути.

И, в самом деле, что может быть душеполезнее для человека, ищущего Бога, чем монашеский образ жизни. Вставать до рассвета на молитву, трудиться на тяжелой, укрощающей плотские похотения, работе (на кожевенной выделке, например), трапезничать крайне скудно, дабы сытый желудок не отвлекал от молитвы своим довольством, и на сон уделять лишь несколько часов только для того, чтобы немощное тело совсем не изнемогло. И как замечательно иметь духовных наставников – таких, как старец Адриан, основатель Кыртомской пустыни, и отец Арефа, игумен Свято-Николаевской Верхотурской обители.

Славно быть постриженным в монахи декабрьским днем 1907 года, когда уже возведены под купол стены величественного Крестовоздвиженского собора Верхотурского монастыря, и получить новое имя в честь святого Игнатия Богоносца. А в день освящения нового собора в 1913 году быть рукоположенным во священника.

И все, казалось бы, хорошо, во славу Божию – «знай, работай, да не трусь». Как бы ни тяжек был крест инока, радость обретения Бога и Его Любви все покрывает. Недаром же сказано в Святом Писании: «Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его» (Мф. 11, 12). Но пришли времена, о которых даже в страшном сне присниться не могло. Времена расколотых колоколов. Отец Игнатий вместе с тысячами других православных священников вступил на неизведанный путь, совсем не такой  прямой и ясный, как прежде. На пути изгнанных из монастырей иноков уже не было верстовых столбов в виде праздничных Литургий в храмовых стенах под малиновый звон, доносящийся с колоколен. Собственно, и пути никакого не было. Сплошной бурелом строительства «нового мира», расчищающего материальное пространство, но засоряющего пространство духовное.

И вот что удивительно: неунывающий нрав отца Игнатия ничуть не изменился. Даже наоборот: вопреки всем испытаниям, выпавшим на его долю, он становился еще более веселым – до озорства. И это, по сохранившимся свидетельствам, вселяло в верующих людей, во множестве окружавших его, не только надежду, но и силы справиться со всеми невзгодами. Исповедник заряжал своей неукротимой энергией, каждому нуждающемуся в его внимании, духовном слове давая именно то, что требуется, и даже сверх того.

Потому-то и тянулись люди на окраину Верхотурья, где после скитаний отец Игнатий жил в убогой землянке. Лишь на склоне лет старец с Божией помощью, пришедшей через духовных детей, сподобился переехать в небольшой дом неподалеку от монастыря. Из окон открывался вид на любимый батюшкой Крестовоздвиженский собор, поруганный, но сохранивший свою несокрушимую мощь. И сердце его радовалось: уж кто-кто, а он точно знал, что придет время, и снова под сводами храма раздастся призыв диакона: «Паки, паки, миром Господу помолимся».

Но сколько же страданий и физических, и духовных пришлось вынести ему прежде! В Нарымской ссылке, в которую иеромонах Игнатий был отправлен пешком по этапу весной 1932 года, он сильно застудился, болел цингой. До конца своих дней старец испытывал тяжкие страдания, но мало кто знал о них. Он никогда не показывал свою боль, предпочитая для окружающих быть то чудаковатым старичком, то строгим наставником, то добрым дедушкой. Трудно оценить, сколько же людей вытащил из ямы бездуховного безвременья этот необычный батюшка.

Вернувшись из ссылки, он с еще большим усердием продолжил свое служение, понимая, насколько важны стали труды, проповеди и сама жизнь любого уцелевшего пастыря, поскольку стадо без пастухов неизбежно уничтожается волками.

Живя под постоянной угрозой ареста, порой ему, как партизану, приходилось отсиживаться в подполе, поскольку в дом, где он остановился, врывались – явно по доносу – «блюстители порядка». Иногда он переодевался в женскую одежду, притворяясь то нищенкой, то просто юродивым, чтобы таким причудливым способом уйти от возможной слежки и не навлечь беды на духовных чад. А ездил он много, по городам и селам, неся людям благую весть, совершая церковные таинства, помогая советом, ободряя словом, как за две тысячи лет до него делали это ученики Христа, апостолы.

Лишь в самые последние дни, когда ноги совсем отказали, и принятие великого ангельского образа – схимы – с именем Иоанн предварило скорую кончину, батюшка утратил свою обычную непоседливость. Но даже физическая немощность не сказалась на бодрости его духа. 27 января 1961 года канон на исход собственной души он начал читать сам, как когда-то первый его духовный наставник, отец Адриан, основатель Кыртомской пустыни.

Его ближайшими духовными братьями были екатеринбургский иеросхимонах Константин (Шипунов) и почаевский старец Кукша. Не было бы таких батюшек в 30-е, в 40-е годы, прервалась бы связь времен. Ведь борьба шла не на жизнь, а на смерть. Уничтожалось все и вся, что могло бы заставить советских граждан усомниться в коммунистической идеологии с ее материально-техническим миропониманием.  

В живых «случайно» оставались уже совсем немощные и больные старцы, выведенные за церковный штат. Немощные физически, они становились звеньями той самой цепи связующей эпохи, утрата которых была бы невосполнима. Потому что именно их труды и молитвы соединили нынешний православный мир с Серафимом Саровским и Иоанном Кронштадтским, валаамскими, оптинскими духовидцами, с игуменом Земли Русской, преподобным  Сергием Радонежским, с князем Владимиром Красно Солнышко, с апостолом Андреем Первозванным.

Не разорвать звенья цепи. Нет на то Божией воли. Явный перевес в силе не стал решающим для уничтожения в народе стремления к Царству Божиему, которое не мог  заменить пресловутый «рай на земле». Духовная жажда не исчезла, и поддерживали ее такие духоносные старцы, как преподобный Иоанн исповедник.

Множество воспоминаний, собранных сестрами Ново-Тихвинского монастыря в разговорах с духовными дочерями отца Иоанна, свидетельствуют о бесценных и чудесных качествах его души, без которых трудно представить истинного русского православного старца.

Но самым удивительным качеством отца Иоанна было свойство характера, уже практически не встречающееся в современной жизни. Он был всегда удивительно спокоен. Это чувствуется и в запротоколированных словах его на допросе в ЧК. И в случаях, когда к нему приходили люди, завербованные властями, скрывающиеся под маской верующих (духовными очами он, правда, видел их сущность еще задолго до того, как они переступали порог дома).

И в тех событиях, когда, казалось бы, он и не делал ничего особенного. Как в тот раз, когда он поделил на всех присутствующих маленький бутерброд с красной рыбой, поднесенный из благодарности одной женщиной. «Я ведь знаю, что ты от детей оторвала, – пояснил он. – Но если я один помолюсь за тебя, что это за молитва? А вот все вместе – это уже Церковь. Такая молитва скорее дойдет до Бога».

Сколько покоя в этих словах. И уверенности, что все вернется на круги своя. Что Святая Русь возродится, восстанет из пепла. И вновь в праздничные дни малиновый звон польется с колоколен, радуя людские сердца. И покой поселится в душах, услышавших призыв Господа «приидите ко Мне вси труждающиися и обременении, и Аз упокою вы».

Это тот самый покой, который обрел в тяжкие для нашего отечества дни и заповедовал всем своим духовным детям – а через них и нам – святой преподобный Иоанн (Кевролетин).

В подготовке статьи использованы следующие материалы:

«Преподобноисповедник Иоанн (Кевролетин)». Из книги «Жития святых Екатеринбургской епархии» (Екатеринбург, 2008)

«Преподобный Иоанн (Кевролетин)». Программа «Святой лик»  православного радио «Воскресение». Интернет-адрес: http://www.cerkovradio.ru/programs/program7255

«Всегда молюсь отцу Игнатию...». Воспоминания об отце И. Кевролетине, «Православная газета» №42 (267), ноябрь 2003 г.

Яндекс.Виджеты

Добавив на главную страницу Яндекса наши виджеты, Вы сможете оперативно узнавать об обновлении на нашем сайте.

Православный вестник. PDF

Добавив на главную страницу Яндекса наши виджеты, Вы сможете оперативно узнавать об обновлении на нашем сайте.