«Церковь – это сложный богочеловеческий организм, в котором нельзя все делить на черное и белое»

Одно из самых распространенных в среде мирских и даже верующих людей мнений о заключенных в тюрьмах таково: «Сами виноваты — теперь каются». 

И ведь произносящие такую устойчивую фразу часто не задумываются о том, что она применима ко всем, кто пытается жить духовной жизнью. «Не здоровые имеют нужду во враче, но больные» (Лк. 5, 31) И в этом случае служение священника в обычном приходе мало чем отличается от служения в тюремном храме. Сегодня мы встречаемся с о. Андреем Киприным, клириком Крестовоздвиженского храма Екатеринбурга и настоятелем храма во имя преподобного Сергия Радонежского, что при исправительной колонии № 2.

Батюшка, расскажите, как Вы пришли к вере?

У меня не было такого, что я жаждал Истины, открыл Евангелие и Истину там нашел. Как и у большинства людей, это происходило постепенно: сначала появляются первые мысли, затем Господь вводит человека в определенные обстоятельства, посылает каких-то нужных для духовного толчка людей. Искру веры затеплил в моем сердце дедушка, который был старовером-киржаком.

Во втором классе я приехал к нему в деревню на летние каникулы. И если в школе нам говорили какие-то общие фразы типа «Бога нет», стараясь не заострять внимание на этой теме, то дедушка не мог этой темы избежать. Да к тому же он хотел, чтобы и его любимый внук был ближе к Богу. Он в ответ на мое заявление «Бога нет» просто и спокойно стал рассказывать мне о Нем, о земном пути Христа.

Он не был ученым человеком, какие-то евангельские сюжеты пересказывал своими словами, что-то, наверное, рассказывал так, как ему рассказывали его родители — но в нем была такая житейская мудрость, которую я сразу почувствовал. И получилось, что за один вечер я проникся верой. Потом, помню, мы учили с ним молитвы, которые я потом под диктовку записал в тетрадку. Когда я уже учился в семинарии, то эту тетрадку нашел: в ней детским почерком записаны самые основные молитвы, некоторые слова перепутаны, но суть молитв сохранилась.

В храм я, естественно, не ходил. Киржаки-староверы в храм не ходят, поэтому и я был так воинственно настроен, думая, что православные заблуждаются, а наша вера — истинная.

В те годы у меня тяжко болела мама (с раннего детства у нее был сахарный диабет, который к тридцати годам стал прогрессировать, ей ампутировали ноги, ухудшилось зрение). В тридцать шесть лет у нее случился инсульт, и она попала в больницу. Именно там Господь послал мне прекрасного церковного человека, повлиявшего на мою духовную жизнь — бабушку Марию.

Как только я зашел в палату, сразу обратил внимание на старушку, которая молилась. Несмотря на жару, она лежала в платочке, на прикроватной тумбочке стояли иконы. Мы с ней как-то сразу сдружились и стали общаться. После этой встречи я начал читать православную литературу: я приобрел книгу иеромонаха Серафима (Роуза) «Душа после смерти», которая наряду с Евангелием оказала на меня сильное влияние.

Так бабушка Мария и книги привели меня в Церковь, хотя к этому времени в душе уже затеплилась мысль, что пойти туда нужно, но я никак собраться не мог. Бабушка Мария помогла подготовиться к исповеди и Причастию.

Я стал ходить в храм Всемилостивого Спаса, что на Елизавете (ныне это подворье женского монастыря). Первым моим духовным наставником в храме стал отец Николай Ладюк. После того, как отца Николая перевели настоятелем Преображенского храма на Уктусе, приход Всемилостивого Спаса преобразовали в мужской монастырь.

В этом монастыре я стал окормляться у отца Флавиана. Ныне отец Флавиан — игумен Крестовоздвиженского мужского монастыря в Екатеринбурге.

А как появилась мысль стать священником?

Однажды, в очередной раз впечатлившись красотой всенощного бдения, я подошел к о. Флавиану и сказал, что хочу быть священником. Он отнесся к моему заявлению без особого энтузиазма, да это и понятно, ведь на тот момент мне было лет 16.

Через некоторое время я попадаю на крестный ход от Вознесенского храма к вновь открывающемуся Троицкому кафедральному собору. Это был знаменательный крестный ход: владыке Никону удалось выпросить у властей дом культуры автомобилистов и начать восстановление собора — вот в честь этого события и был организован крестный ход с иконой «Троица» с частицами Мамврийского дуба.

Там я познакомился и стал общаться с учащимися духовного училища, которые позвали меня перекидать кирпичи рядом с училищем. Причем еще двое прихожан храма Всемилостивого Спаса, которые также оказались на «субботнике», впоследствии поступили в духовное училище и рукоположились во священники — о. Владимир Ардашев (храм Симеона Верхотурского на УНЦ) и о. Павел Поздин.

Кстати, с будущим о. Владимиром Ардашевым мы съездили в первое наше паломничество в Верхотурье. Это сейчас Верхотурье — паломнический центр Урала, а тогда и добраться туда было трудно, да и ничего еще не было благоустроено. В город Верхотурье поезд прибыл в пять утра. В тот год в Верхотурье был крупный пожар, и когда мы ехали от вокзала к монастырю, то нас очень впечатлила эта унылая картина: пустырь, десятки выжженных домов, печные трубы.

И вот, наконец, монастырь, но ворота его оказались закрыты. На наш стук никто не ответил, а мы и предположить не могли, что монастырь очень большой и наш стук просто неслышен. Побродив вдоль ограды, мы с Володей помолились, покрутились возле надвратного храма. Думаем: «Дай-ка еще постучимся» — начали стучать, и дверь сама собой открылась! Видимо, человек, отвечающий за открывание дверей, пришел, отодвинул засов и тихонько ушел...

И как сейчас помню эту картину: открывающаяся дверь, впереди арка входа и вдали медленно «плывет» в храм на утренние молитвы иеромонах в клобуке, мантии, в руках длинные четки... Мы с благоговением вошли в храм, где совершалась утреня, а затем и литургия. Мы отстояли длинную монастырскую службу, молились.

И естественно, что у нас появилось желание съездить в с. Меркушино, где были обретены мощи св. Симеона Верхотурского (а частица мощей хранилась в храме Всемилостивого Спаса, из акафистов и служб мы знали о св. Симеоне практически все, поэтому ехали, как к родному человеку в гости).

В то время 50 километров от Верхотурья до Меркушино — это разбитая дорога, местами посыпанная щебенкой, а местами просто утоптанная земля. В пазике ехал шумный деревенский люд, впереди виднелось село, окруженное полями. Мы вышли на развилке дороги, а куда дальше и не знаем. Местные жители говорят: «А куда вы приехали? Храм разрушен, ночевать здесь негде!» — «А обратно будет автобус сегодня?» — «Нет, это последний был... Оставайтесь у нас ночевать».

В общем, эти люди нас приютили. Вечером мы поднялись на чердак и помолились там, чтобы не смущать наших нерелигиозных хозяев. На утро мы разыскали старосту храма, который очень приветливо нас встретил, открыл храм, который находился в запустении, был практически разрушен. Храма архистратига Михаила не было, вместо него стояли развалины и торчало острие колокольни. Удручающая, унылая картина... мы не могли понять как люди могут жить и смотреть на разрушенные святыни.

Стояла сухая летняя погода, и источник у храма в такую погоду обычно пересыхал. Но к нашему приезду вода появилась, что мы с Владимиром расценили как особое благоволение св. Симеона. И вообще в Меркушино всегда говорят, что этот источник людей «чувствует», подавая воду нуждающимся. Рядом с источником мы встретили бабушку, которая мазала больные глаза землей с источника, молилась Господу и праведному Симеону, так она была очень рада, что в источнике появилась вода. Мы с воодушевлением помолились. В Верхотурье снова переночевали, побывав на вечернем богослужении.

Поездка, сам монастырь и монастырская служба на нас произвели неизгладимое впечатление. До сих пор я вспоминаю эти события с какой-то детской радостью, с каким-то особым теплым чувством и благоговением. Кстати, Владимир этой же осенью поступил в духовное училище. Теперь я убежден в особом покровительстве св. Симеона Верхотурского, в его влиянии на мою жизнь и жизнь моих близких людей. Промыслительно, что и рукоположен во священника я был в храме во имя святого праведного Симеона, что при архиерейском доме.

В то время я много читал, ходил на занятия взрослой воскресной школы, которые проводил о. Флавиан: там не было программы обучения, мы просто беседовали, или о. Флавиан читал нам вслух книги. Да и сам образ жизни священников, их поведение в храме производило особое впечатление. Шествиями монахов из кельи в храм можно было любоваться: они ходили опустив глаза, обязательно в клобуках и мантиях — нас, мирян, это тоже дисциплинировало. А потом о. Флавиана перевели в Крестовоздвиженский мужской монастырь.

Вы оказались в Крестовоздвиженском мужском монастыре вслед за о. Флавианом?

Да. Я заметил, что его нет на службах; конечно, я мог бы пойти на исповедь к любому другому священнику, но стал расспрашивать о нем и, узнав о его переводе, поехал в Крестовоздвиженский. Сразу попасть в храм мне не удалось: центральный вход в храм был закрыт, я походил вокруг храма, удивился, что горит свет в окнах (значит люди внутри есть!), но так входа и не нашел, уехал не солоно хлебавши. И только со второй попытки мне удалось попасть в храм. Оказывается, вход был просто сбоку.

Тогда у меня появились мысли о монашестве. О. Флавиан дал мне прочитать свт. Игнатия (Брянчанинова) «Слово о человеке», «Слово о смерти», «Приношение современному монашеству». Но был и другой выбор — после 9 класса поступить в медицинское училище на медбрата. В училище меня не взяли, тогда я окончил старшие классы. Сдав один экзамен в Медицинскую академию, я вдруг понял, что мне нужно поступать в духовное училище. О. Флавиан меня благословил, дал рекомендацию. Так в 1996 году я начал духовное образование.

Когда и как Вы рукоположились во священники?

У меня всегда была и есть такая установка: все нужно делать вовремя и доводить до конца. Когда я учился на первом курсе, то познакомился с моей будущей женой Наталией. Но вдруг выяснилось, что ее семья собирается переезжать в Сергиев Посад. Я понял, что переписываться мы не будем, а дорогого для меня человека я потерять не хотел, поэтому и предложил ей руку и сердце.

На тот момент мне было 19 лет. Стал учиться заочно. Чтобы хоть как-то поддержать семейный бюджет, я стал дежурить в храме в качестве охранника.

Но недолго я таким образом поработал, так как епископ Никон все быстро решал — и вот через несколько месяцев меня рукоположили во диаконы. Я как на крыльях летел в монастырь, чтобы на вечерней службе послужить. Не прошло и недели, как епископ Никон рукоположил меня во священники. О. Флавиан на рукоположении во священники водил меня вокруг престола, как духовник. Да и сорокоуст я отслужил, слава Богу, в своем Крестовоздвиженском монастыре. Конечно, невозможно выразить словами тех чувств, которые были при рукоположении и на первых службах, но сохранились они до сих пор.

О. Андрей, как Вы стали настоятелем храма во имя преподобного Сергия Радонежского, что при исправительной колонии № 2? Расскажите об истории тюремного храма.

Храм Сергия Радонежского в колонии виден с воли, если стоять на перекрестке улиц Радищева и Московской. И вот еще до поступления в семинарию я с удивлением обнаружил, что за колючей проволокой светится купол, порадовался, что и там, в тюрьме есть храм Божий. Даже и не думал, что Господь сподобит меня стать настоятелем того храма и окормлять заключенных.

Это образцово-показательная колония, как иногда шутят, «придворная», так как буквально за стеной находится и само руководство системы исправительных учреждений. Если приезжает какая-то комиссия, то ее обязательно ведут в эту колонию.

В колонии есть зимний сад, в котором живут птичкимышки и даже крокодил, есть кроликоферма. Есть футбольное поле, игру на котором отряд должен заслужить. Есть спортивный зал-качалка.

Крещение заключенных

Есть тюремное телевидение, которое транслирует колониальные новости. Кстати, телевидение стало и одним из эффективных связующих звеньев между священником и заключенными. Изначально эту колонию окормлял отец Владимир Поммер, настоятель храма Всех святых, что на Михайловском кладбище Екатеринбурга. Он проводил телебеседы, отвечал на вопросы заключенных.

Ходить по отрядам не всегда удавалось, и телевидение приходило на выручку (хотя личное общение заключенных со священником, безусловно, важно). Также в колонии есть библиотека, общеобразовательная школа, филиал колледжа им. Ползунова и филиал Московского социального университета, чтобы заключенные времени напрасно не тратили, но могли получить образование прямо в тюрьме.

Это, конечно, уникальная возможность для них, так как многие студентызаключенные на воле даже бы и не подумали получать образование. Начал развивать эти направления начальник колонии Сергей Александрович Ветошкин, который както убедил учебные заведения организовать там свои представительства. Было время, когда система исправительных учреждений и Церковь только-только начинали взаимодействовать.

Естественно, никакого храма в колонии не было, о. Владимир ходил по отрядам и общался с заключенными. В результате этого общения возникла община и, следовательно, появилась необходимость строительства храма.

Это был один из самых первых храмов в России, построенный в постсоветской колонии. Храм был построен очень быстро, буквально за год. Строили всем миром: часть средств давала колония, часть выделял храм Всех святых, а часть жертвовали сами заключенные. Еще один положительный момент: в колонии действует так называемая «красная зона», то есть ею управляет только милиция, там нет власти «зэковских» группировок, нет «жизни по понятиям». А, следовательно, там нет такого, что священнику приходится лавировать между тем, что диктует администрация, и требованиями тюремных авторитетов.

Один батюшка мне рассказывал о своем служении в колонии на периферии: выходит он с чашей, чтобы причастить молящихся в храме, а подходят не все, кто был на исповеди и молился, так как среди молящихся есть, оказывается, «опущенные». Слава Богу, с этим у нас проблем нет. Основы работы с заключенными, заложенные о. Владимиром, мы стараемся сохранять и в нашей сегодняшней работе.

И вот вроде бы все хорошо, но возникла очень интересная ситуация: параллельно с Православной церковью в колонию пришли и методисты, которые хорошо вкладывались деньгами в колонию, что-то строили, привозили гуманитарную помощь, раздавали неимущим заключенным подарки и так далее. Руководителем этой методистской церкви стала одна из сотрудниц колонии, которая потом стала их «пастором».

Выступая в доме культуры колонии, они наряжались в свои стилизованные «облачения», произносили проповеди. Всех заключенные на такие мероприятия сгоняли в дом культуры, они должны были сидеть, хлопать в ладоши и кричать «Аллилуйя!» и «Слава методистской церкви!». Со стороны все выглядело все красиво, но получалось так, что в колонии действуют двойные стандарты.

Отношения между о. Владимиром и Ветошкиным, который не хотел исправлять ситуацию, все более ухудшались. О. Владимир все реже приходил на богослужения в колонию.

В итоге получилось так, что в 2001 году несколько месяцев никто из священников в храме не появлялся. Община написала прошение о том, что им очень хотелось бы, чтобы на Пасху какой-нибудь священник провел праздничное богослужение.

Наша Крестовоздвиженская воскресная школа несколько раз посещала колонию с театральными постановками и концертами на большие церковные праздники. Поэтому епархия обратилась к о. Флавиану с просьбой выделить священника на пасхальное богослужение. Он меня и направил. Отслужил я Пасху, потом еще раз приехал, потом еще раз... вот уже и лето идет, от меня требуют рапорты, отчеты. Ну, и я понял, что нет ничего более постоянного, чем временное. (История с методистами закончилась тем, что после ухода Сергея Ветошкина с поста начальника нашей колонии, методистов «попросили», и сегодня они у нас не появляются).

В чем сегодня заключается Ваше служение?

Когда я понял, что колония — это государство в государстве, у меня как-то сразу появилось и понимание своего служения там. И примерное соотношение верующих, воцерковленных верующих и неверующих такое же, как и на воле. Из 2 тысяч человек в храм регулярно ходят около 30 человек.

Сначала мы выстраивали всю свою деятельность вокруг богослужения. В течение недели наш храм открыт с 8 до 20 часов и закрывается только на время проверок, когда работникам храма нужно идти на построение. В будни заключенные работают, они чем-то заняты, поэтому, как и на воле, в будние дни в храме было совсем мало людей. Поэтому было принято решение служить по субботамвоскресениям, когда у заключенных выходные дни. И, несмотря на то, что священник там часто бывает, все равно есть дефицит живого духовного общения. Чтобы его как-то уменьшить, была создана воскресная школа.

Естественно, что в ней невозможно придерживаться какой-то четкой программы обучения, так как у нас большая «текучка». За год приход обновляется практически на 90%.

В нашей колонии у большинства осужденных сроки заключения небольшие, 3-4 года, сидят в основном за воровство и мошенничество. К тому же колония просто на глазах помолодела. Раньше большинство заключенных были взрослыми мужиками, которые владели какой-то профессией, могли что-то своими руками сделать.

А теперь и люди моложе и сроки меньше, поэтому их труднее дисциплинировать и побудить к какой-то деятельности. Если человек получает большой срок, то он как-то стремится в колонии обосноваться, как-то реализовать себя. Маленькие же сроки не позволяют выстроить в школе последовательную программу обучения, так как ученики быстро освобождаются, но занятия идут регулярно. Хотя очень помощники нужны, очень...

Поздравление и благословение новокрещенных братьев

Сегодня в школе подвизаются трое преподавателей: я, мой помощник Владислав Кулаков (прихожанин Крестовоздвиженского храма) и Игорь Константинов (учащийся Екатеринбургской православной духовной семинарии). Помощники мои работают во славу Божию. Люди они очень способные, всесторонне развитые. Владислав поет и читает на клиросе, ведет занятия — он человек жертвенный, всегда готов послужить Церкви. Он моя правая рука.

Владислав преподает Закон Божий, христианскую нравственность, а Игорь отвечает за преподавание Ветхого Завета. Я провожу общие и частные беседы на разные темы. Если сам человек в храм не придет, то должен прийти я, дойти до отряда и поговорить.

Есть у нас и школа оглашаемых, то есть готовящихся принять Крещение. В начале моего служения мне приходилось крестить достаточно большое количество людей, человек по 50 за один раз (хотя в 90-е годы о. Владимир крестил и по 150 человек).

Столько людей и подготовить трудно, да и ни к чему это. Ведь, сколько человек у тебя крестилось, столько и должно прийти в храм прихожан — а такого не наблюдалось, одиндва человека начинали более или менее регулярно ходить на богослужения.

И встал вопрос: а куда нам торопиться, мы разве план должны выполнять? Нам нужно нормально, серьезно подготовить людей к приходу в Церковь. Курс оглашения сегодня рассчитан на полгода. И не обязательно прошедший оглашение примет потом Крещение: часть ребят начинает понимать, что они еще не готовы, другие сами отходят, о готовности остальных делают выводы педагоги.

Бывает и так, что человек год ходит на оглашение, так как у него нет возможности еженедельно посещать занятия (например, из отряда не отпустили или попал в штрафной изолятор). Кто-то старается, кто-то не радеет... Интересно, но есть те, которые не обрадовались введению подобной практики, желая просто покреститься для каких-то своих целей и все.

У нас ещё организована школа чтецов: Владислав приезжает даже на неделе, чтобы обучить заключенных церковному чтению и тех, у кого есть способности, клиросному пению. Школа чтецов и певчих периодически активизируется, так как неизбежно наступает момент освобождения людей, и их нужно кем-то заменить. Вот сейчас у нас проблема со звонарем. Раньше они друг друга обучали, а теперь некому восстановить эту традицию. Раньше у нас на отрядах были помощники, которые ходили в храм и проводили частные беседы с людьми. Назывались они у нас «ответственными за духовную работу на отряде». Но такого человека также нужно воспитать... Также беда со старостами храма. Только сработаешься с человеком, привыкнешь к нему, как ему освобождаться нужно. Буквально хочется попросить: «Не освобождайся! Посиди еще! Ради общего дела».

Тюремный храм — это действительно общее дело, почти все, что есть в храме, делается «своими руками». Мы, например, сами льем свечи. И когда я произношу молитву на освящение свечей и звучат слова «да и сии свещи верными рабы твоими предуготовленные во освящение... освятити изволиши», то очень важно, чтобы прихожане почувствовали, что любовь к Богу должна быть жертвенной, что нужно потрудиться ради Него. Семисвечник, престол и жертвенник, оклад для Евангелия, дарохранительница, кресты, подсвечники, иконы — все сделано руками заключенных. Две Плащаницы были написаны одним талантливым художником, который сидел у нас.

Первую Пасху в тюрьме я служил на маленькой чернобелой фотографии образа Плащаницы, наклеенной на досочку. У нас на иконостасе написан образ Благочестивого Разбойника и помещен на диаконские врата, что стало особенностью и других тюремных храмов: прихожане, молящиеся на богослужение, видят перед собой образ своего благочестивого собрата. Финансирование у храма небольшое: у нас есть три кружки, но в них за год набирается всего несколько тысяч рублей, так как люди с воли в колонии бывают не часто. А ведь нужны средства и на текущие расходы (ватман для стенгазеты, тетрадки, канцтовары, чайник сгоревший заменить, приобрести электрические лампочки), и на ремонт храма.

В решении этих проблем нам очень помогает попечительский совет, созданный усилиями родных и близких заключенных, ходящих в храм. Со многими членами первого состава попечительского совета мы близко общались, были очень теплые отношения: некоторых родственников я крестил, венчал. Когда что-то было нужно, мы сразу обращались к родным людям, и проблема решалась.

Например, однажды был поднят вопрос о том, что отряду, где сидят заключенныеинвалиды и неимущие, очень нужны трусы. На общие средства был куплен материал, и одна женщина бесплатно все сшила. Благодаря совету мы даже строимся. Храм очень маленький, места не хватает: мы сделали перекрытия и соорудили второй этаж, где разместился клирос. Так всем миром и выживаем.

Очень хорошо, что некоторые прихожане нашего Крестовоздвиженского храма, которые не могут самостоятельно посещать осуждённых, хотят исполнять заповедь Спасителя: «в темнице был и посетили меня». Они часто дают чай, конфеты в качестве пожертвования для осуждённых. Эти продукты — пожалуй, едва не самые ценные в колонии.

Поддерживаете ли Вы отношения с освободившимися прихожанами? Отслеживаете ли их судьбу? Я слышала, что некоторые жили послушниками при Крестовоздвиженском монастыре.

Да, было несколько человек, которые пожив послушниками ушли из монастыря, но не из Церкви. Просто они поняли, что монашеская жизнь не для них. В основном, послушничество — это промежуточный этап между тюрьмой и вольной жизнью. Человек за это время как-то адаптируется к вольной жизни, хотя и живет по монастырскому уставу.

Но были случаи, когда нас эти люди подводили, своим нечестным поведением и поступками, поэтому сегодня наместник с большой осторожностью относится к принятию кого-то в послушники. Отец Владимир Поммер также делился своим опытом.

Приходит бывший заключенный и просит о помощи: «отец Владимир, вы же все обо мне знаете, возьмите...не подведу» — живет какое-то время, держится, а потом срывается (то в запой уходит, то колоться начинает, то подворовывать или клянчить деньги). Отчасти и мы с такой ситуацией столкнулись: люди приходили не за духовным окормлением, но чтобы батюшку разжалобить и «развести на деньги». Проследить судьбу всех прихожан невозможно. Но я поддерживаю отношения с теми, кто сам этого хочет, кто приходит, общается. О некоторых узнаю от других людей. Вот недавно расстроился: бывший мой завхоз стал пить. Часть ребят возвращаются в тюрьму. Часть ребят в миру устроились и вроде бы ничего плохого не делают, но и в Церковь Божию тоже не рвутся.

Батюшка, может быть, Вы что-то скажете нашим читателям?

Надеюсь, что рассказанное мною отчасти кому-то поможет в укреплении веры, в понимании того, что Церковь — это сложный богочеловеческий организм, в котором нельзя все делить на черное и белое. Нельзя также и проводить четких границ между людьми вольными и заключенными. Многим кажется, что в храм ходят либо святые, либо лицемеры, которые только прикрываются верой, а на самом деле и не думают оставлять своих дурных наклонностей. И то, и другое неверно.

Понимание сложности церковного организма позволит избежать смущений, да и в себе разглядеть не только черное и белое, но и другие оттенки. Разглядеть тех, кому нужна ваша помощь, и оказать ее.

Нам очень нужны добровольные помощники с воли. Но с этим тоже проблемы: ведь вольные люди живут в профессии, в семье... им бы найти время прийти в храм на молитву... Но ведь участие в таких социально важных направлениях деятельности приходов, как тюремный храм или больница, и самому человеку пошло бы на пользу и позволило бы оказать помощь ближнему своему, пусть даже отчасти по своей вине попавшему в беду.

Господь да благословит всех вас!

Яндекс.Виджеты

Добавив на главную страницу Яндекса наши виджеты, Вы сможете оперативно узнавать об обновлении на нашем сайте.

Православный вестник. PDF

Добавив на главную страницу Яндекса наши виджеты, Вы сможете оперативно узнавать об обновлении на нашем сайте.