Свою веру мы хранили в душе всегда

Рубрика «Многая лета!», посвященная старшему поколению — к сожалению, редкий, но дорогой и желанный гость нашего издания.

Материалы этой рубрики для нас — настоящая находка. Сегодня мы познакомимся с супругами Фефеловыми.

Сергей Васильевич и Тамара Алексеевна прожили вместе более полувека. В истории их семьи, как в зеркале отражается история нашей страны со всеми ее горестями и радостями. Они пережили серьезные испытания: преследования со стороны властей, участие в Великой Отечественной войне, послевоенные годы армейской службы, связанные с переездами по всей стране. А главное — это люди, которые с детства впитали Православную веру и пронесли ее через всю свою жизнь.

«Родительский дом — начало начал». О родных корнях

Т. А.: Мой папа, Алексей Сергеевич, родился в 1896 году в семье священнослужителя. Дедушка с бабушкой умерли очень рано. Папе было 14 лет, когда они с сестрой остались без родителей. Отец воспитывался в приюте Филарета Милостивого под Москвой, по-моему, в Царицыно. Там же в это время, вместе со своими восемью братьями и сестрами, воспитывалась и мама — они очень рано остались без отца. Мама окончила церковно-приходскую школу, а папа окончил семинарию. У него был очень хороший голос, он пел в храме.

На тот момент, когда он стал взрослым, грянула революция. Начались бесконечные гонения на священнослужителей. Все, кто имел духовное происхождение, находились под пристальным вниманием властей. Папа участвовал в Гражданской войне. После Гражданской войны работал учителем начальных классов в школе, которую сам же и построил. До сих пор из этой школы мне шлют теплые письма. А мама работала там же учительницей. Но родителей все время держали на прицеле, так как они были с таким происхождением — православным, церковным.

Я воспитывалась по духовным правилам, по заповедям. Но все надо было хранить в тайне, чтобы в деревне не узнали о том, что родители веруют и так воспитывают детей. Дома вначале были иконы, но потом уже нельзя было их держать. В церковь (она была в деревне километров за 10 от нас) меня родители не пускали, потому что в то время все это было оченьочень опасно. Шли жестокие гонения на Церковь, на священнослужителей. Я боялась за своих родителей.

Папу несколько раз вызывали власти. Им не нравилось его происхождение и то, что он пользовался большим авторитетом у детей. На уроках ученики слушали отца всегда очень внимательно, в классе слышно было, как муха пролетит. Отец был человеком высокообразованным. Может быть, сейчас его образования и не хватило бы, но в то время его называли «ходячей энциклопедией». И так получилось, что его, с одной стороны, ценили, а с другой — преследовали.

С. В.: Я родился в самой настоящей крестьянской семье, вполне зажиточной. Родителей у меня по-настоящему не было. Мать меня родила, и на этом все общение с нею закончилось. Воспитывался в семье у деда с бабушкой. В 1933 году их раскулачили. Отобрали все до шубы, до посуды. И ничего, кроме того, что на нас было надето, не осталось. Нас выгнали из дома. Мы вынуждены были ходить по чужим брошенным жилищам. Мы занимали брошенные жилища высланных людей и ходили из дома в дом, как нищие. В 1933 году должен был перейти в третий класс, но не приняли, так как дед был кулак. Все же, с горем пополам, окончил семь классов — на тот момент это было наивысшим сельским образованием.

Когда мне исполнилось 13 лет, дедушка с бабушкой умерли. Я остался один. Куда деваться? — Вступил в колхоз. Но Бог послал ума, я написал заявление в зооветеринарный техникум: пожалуйста, примите меня, у меня родителей нет. Получил ответ: приезжайте, вы зачислены. Окончил первый курс. А одетьсято надо было: в техникуме дали только штаны и рубаху, а больше ничего не было. Пришел к директору и говорю: мол, так и так, одеться мне не во что, и я не знаю, как мне здесь можно заработать. А в это время набирали студентов на заочное обучение в педагогический техникум. Я поступил туда и окончил его заочно в 1939 году. Проработал недолго: вскоре меня призвали в армию. Так началась моя армейская биография. С октября месяца 1941 года — участник обороны Москвы, разгрома немцев под Москвой, и дальше до Кенигсберга.

«Я встретил Вас...» О знакомстве

С. В.: После разгрома немцев под Москвой нас вывели на формирование. Разместили в сельской местности, поселили в той деревушке, где жила Тамара Алексеевна. В мои обязанности входило расквартирование личного состава. Вот, во время обхода домов я и встретил Тамару Алексеевну. Встретились, понравились друг другу с первого взгляда. Она вечером сидела дома и проверяла школьные тетрадки. Я спросил:
— Вы в школе работаете? — она кивнула.
— О, эта работа мне тоже знакома.
— Как знакома?
— Вот так и так, — рассказал ей коротко о себе.

Т. А. Познакомились, стали переписываться. А в 1943 году узаконили свой брак.

«На войне как на войне». Эпизоды Великой Отечественной

Т. А.: Во время войны жили мы под Москвой (в ста с небольшим километрах). Шло вражеское наступление. 15 октября 1941 года нашу деревню заняли немцы (оккупация продлилась три месяца). Во время оккупации никакой учебы, конечно, не было, школа не работала. Наши стали наступать в январе. Помню, что шел сильный бой. Немцы обложили школу соломой, сеном и полили бензином. Хотели зажечь. В школе находилась женщина с двумя детишками — ей казалось, что там безопаснее. Увидав, что происходит, она успела отвести детей в овощехранилище, которое было неподалеку. Потом мы с ней вернулись за вещами, и не успели отойти от школы, как начался очень сильный минометный огонь. Нам пришлось лечь навзничь тут же, возле своих вещей. Мы оказались как раз под перекрестным огнем, в нейтральной зоне. Сначала мы будто вросли в снег. Когда стрельба закончилась, мы подняли головы: вверху загудел самолет. Накренился — одна бомба вылетела, вторая, третья... И тут нас засыпало мерзлой землей. А потом, буквально через несколько минут после этого, мы услышали русскую речь — наши войска пришли! Они нас еще и отругали: что вы тут лежали, мы же по вам целились!

А папа школу спас, не дал сжечь, затушил. Позже, в марте месяце или в феврале, его призвали в армию. Воинские части пополнялись тут же, на местах боев; папу взяли, кажется, писарем. Их часть продвинулась недалеко, они стояли буквально в 10-ти километрах от места, где мы жили. Папа приходил к нам дважды. Последний раз он приходил, чтобы помочь нам устроиться после пожара (школа все-таки сгорела, ее случайно подожгли свои же). Он специально отпросился на несколько часов. А когда шел обратно, подобрал немецкую листовку.

С. В.: Тогда этих листовок было очень много. Как сейчас у нас мусор везде и всюду, так тогда все было заполонено этими листовками. Немцы их пачками сбрасывали с самолета, листовки рассыпались и занимали огромную площадь. Тексты были агитационного характера: немцы предлагали сдаться, гарантировали безопасность, в общем, всякую ерунду писали. Отец Тамары Алексеевны поднял эту листовку и прочитал ее в присутствии своих товарищей, с которыми он жил. И нашелся человек, который хотел выслужиться, стукач, как сейчас говорят.

Т. А.: А в деревню в это время пришел человек из органов, расспрашивал о папе. И вот доносчик сказал, что отец имеет духовное происхождение. Папу по 58-й статье отправили в лагерь. Он прожил в заключении месяца два или три — и умер. Мы до сих пор не знаем, что там случилось. Никто не говорил тогда, что в этих ГУЛАГах происходило... Царство ему Небесное, вечная ему память!..

...Во время войны было много разных примечательных случаев. Один раз папа защитил меня от немцев. У нас в школе оставались последние дрова, и немцы попытались их увезти. А я встала, и не даю им грузить эти дрова — школу отапливать будет совсем нечем. Папа это увидел в окно, выскочил, в чем был. А немцы на меня уже наставляют автомат, приготовились стрелять. Он выскочил, встал между нами, распахнул свое пальто и говорит: «Давайте, стреляйте в меня!» И, как ни удивительно, все обошлось.

Однажды немцы собрали нас (несколько молодых людей), выстроили в ряд и пустили впереди себя по дороге от одной деревни до другой, чтобы проверить, не заминировано ли поле. А сзади шли немецкие войска с мотоциклами. Но, слава Богу, никаких мин не было. Все прошло благополучно.

С. В.: А ведь в то время, когда шли бои, Тамара Алексеевна уже была беременная и вот-вот должна была родить.

Т. А.: Бои шли до 16 января, а 19-го родился сын. Не- задолго до этого произошел такой невероятный случай. Во время обстрела школы я сидела на кровати. Квартира учителя (моя квартира) была как раз в той стороне, откуда стреляли немцы. И над стеной, буквально на четверть от моей головы, прошел осколок. Это было, когда деревню освобождали от немцев. Когда пришли наши, меня поместили в штабе со связистами, там была небольшая комнатка. Тисовая перегородка разделяла комнату на спальню и столовую. Рядом штаб. И вот я на кровати за перегородкой рожаю, хочу крикнуть, а мама говорит: «Бесстыдница, не кричи! Что ты кричишь?». Вот в таких условиях появился на свет наш первенец. Но Бог дал, все прошло быстро. Связисты подарили нам сахар и булку хлеба — в то время это была большая ценность. Начальник штаба, Борис Васильевич Штельман, поинтересовался: как собираетесь назвать ребенка? Я ответила, что еще не знаю. Он сказал, что столько-то (сейчас уже не помню, сколько он назвал) лет прожил, и ни разу не пожалел, что его зовут Борисом. И своего первого сына мы тоже назвали Борисом.

С. В.: Самый трагический эпизод, связанный с войной, был следующий. Я случайно оказался в 20-ти сантиметрах от смерти. Это было под Москвой, где мы уже столкнулись с немцами вплотную. Наши войска сдерживали их наступление. Штаб расквартировался в небольшой рощице, занял круговую оборону. Кто успел, тот хоть как-то окопался. Я тоже окопался, вырыл небольшую траншейку, чтобы голову спрятать. И начался минометный обстрел. Мы все в эти траншейки полегли. Во время обстрела мина разорвалась в 20-30-ти сантиметрах от моей головы. После этого я два месяца ничего не слышал и не говорил. Но от отправки в тыл отказался.

А сколько было бомбежек за 4 года! Когда немцы посылают эскадрилью — самолетов 20-30. Летят бомбардировщики, и их сопровождают истребители. Вой стоит, и сотни бомб летят. Десятки самолетов по кругу начинают эту площадь бомбить. Понимаешь, что шансов выжить, практически, нет. Сердце замирает, и остается только молиться Богу. Понимаешь, что от тебя уже ничего не зависит, все будет так, как Богу угодно.

Вспоминается такой удивительный случай. Зимой 1942 года наши войска вошли в город Вязьму. В городе не осталось ни одного не разрушенного здания. Единственным строением, которое никак не пострадало, оказалась небольшая православная церковь. Это было такое чудо! В ней отслужили молебен. К церкви пришло множество людей. Многие не поместились внутри и стояли во время службы на улице. На меня это произвело такое сильное впечатление, что я пожертвовал там все деньги, которые у меня были.

«Есть такая профессия — Родину защищать». Армейская биография

С. В.: Призвался я в декабре месяце 1940-го года. Сразу попал в полковую школу, где готовили младших командиров. После учебы в этой школе мне присвоили звание младшего сержанта. Командовал отделением. Позже людей, имеющих среднее и высшее образование, собрали в один взвод и стали готовить офицеров запаса. К началу учебного года лиц с высшим и средним образованием, особенно учителей, должны были отправить к месту жительства. Но тут началась война. В связи с этим по окончании трехмесячных курсов нам присвоили звание лейтенантов и отправили на фронт. 16 октября 1941 года я попал под Москву. В Подмосковье, в Подольске, мы вступили в сражение с немцами, приняли встречный бой. Примерно 20 километров было до Москвы — где-то побольше, где-то поменьше — но дальше немцы не прошли. До 5 декабря мы держали оборону. А потом, когда подошли советские войска с Дальнего Востока, мы перешли в наступление. До апреля месяца шло наступление наших войск. На рубеже Ржев-Вязьма наша часть твердо держала оборону, отогнали немцев на 150 — 200 километров. А дальше — Ржевская операция, Белорусская операция — и до Кенигсберга. Кенигсберг взяли, а там уже наши войска в Берлине добивали немцев. Рейхстаг был взят. Нас погрузили в эшелоны и привезли в Москву. Там мы стояли двое суток, так как не было ясно, куда нас отправить — не то к Берлину, не то куда-то еще. Во время Тегеранской конференции 1943-го года Сталин с Рузвельтом договорились о том, что по окончании войны с немцами наша армия поможет разгромить Японию. Выполняя этот союзнический долг, повернули нас на Дальний Восток.

На Дальнем Востоке я и остался служить. Когда все стабилизировалось, пришло время забирать семью к месту службы. Сначала жили в городе Ворошилов. Из Ворошилова на 4 года отправились служить в Китай. Потом был Ленинград. Потом — Свердловск. Раньше такая система была: четыре года на одном месте отслужил — посылают туда, где люди должны смениться. Поэтому после Свердловска была Камчатка, затем вновь вернулись на Урал, и окончил я службу опять-таки на Дальнем Востоке. Вот так мы поколесили по всему Союзу.

«Русский с китайцем братья навек». О службе в Китае

С. В.: Прибыв в Китай, мы, можно сказать, попали в другой мир. В Китае в это время шла война. Народная партия во главе с Мао Цзедуном воевала с партией Гоминьдан. Мы были стабилизирующим звеном. Наша армия дислоцировалась в Порт-Артуре и была сдерживающим фактором между Гоминьданом и народной армией. Советское присутствие помогло остановить дальнейшее разрастание гражданской войны. До 1950-го года наши войска оставались там.

Т. А.: В материальном плане Россия и Китай были, как небо и земля. Военные годы в России были очень голодные. А в Китае в это время все было, даже конфеты. Было большое разнообразие фруктов. На всю жизнь запомнился вкус китайских груш. Материально мы были всем обеспечены. Китайцы в то время относились к нам очень хорошо. Я работала на военной базе, учила сотрудников русскому языку.

С. В.: В китайских деревнях люди жили очень трудно. В горных лощинах (там очень каменистая почва) строили три-четыре каменных, как там называют, фанзы. Это домик, сделанный из камней, сложенный на глине. Само строение невысокое, окон нет, только двери. Рядом с дверью находится печка, а труба выведена вдоль стены через все помещение на противоположную сторону. Обогрев происходит за счет дыма, идущего по трубе. Труба является одновременно и лежанкой. Постели — обыкновенные циновки из камыша. В деревнях беднота была страшная. Но в семьях было по пять, по десять человек (это было до того, как стали ограничивать рождаемость).

«Дети — продолжение родителей». О семье

Т. А. У нас трое детей. Старший сын окончил Горный институт. Он сейчас живет в Ростове-на-Дону. Дочка — педиатр, она окончила Свердловский медицинский институт, живет в Санкт-Петербурге. Младший сын окончил металлургический факультет УПИ. Кандидат технических наук. У всех наших детей есть свои семьи, дети, внуки, а у нас правнуки.

«Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня» (Мф., 5, 11) Овере.

Т. А.: Вера в душе всегда была. Сейчас об этом можно говорить открыто, можно не прятать иконы, держать дома Евангелие. А раньше все это нужно было скрывать. Воспитана я была на Божиих заповедях. И все, что в меня было вложено родителями, пронесла с собой до сегодняшнего дня. Правда, возможность побывать в храме Божием выпадала очень редко. Елоховская церковь в Москве действовала всю войну, и пару раз мне удалось там побывать. Но: муж — офицер, отец — враг народа. Это было очень опасно, все приходилось держать в себе. А когда ходить в церковь разрешили, я уже не могла даже выстоять службу. А вот наша дочка в храм ходит регулярно. Она по-настоящему верующий человек. По профессии она врач, и так получилось, что в ее поликлинику обратились монахини из СвятоИоанновского женского монастыря, в котором покоятся мощи праведного Иоанна Кронштадтского. Им нужна была помощь в лечении глазных болезней. Нашу дочь пригласили в качестве врача в этот монастырь, который она сейчас курирует.

Все дети у нас крещеные. Их удалось крестить даже в те времена. Старшего сына мамина сестра потихонечку увезла в Москву, где еще действовали некоторые церкви, и там окрестила. Дочку крестила мама, так как она была более свободна, я уже не могла такое себе позволить. Младший сын крестился в зрелом возрасте, когда отношение к вере изменилось. А внуков я крестила уже сама. В общем, мы жили в запретные времена, и все это отложилось. Детей старались в вере воспитать. Молились по утрам и вечерам, детям что-то объясняли.

С. В.: Все, что связано с верой, делали как бы крадучись. Я — офицер. Раз офицер, должен вступить в партию. При вступлении в партию надо, как на духу, все рассказать. Не расскажешь — все равно раскопают, скажут — скрыл. Разузнать было очень просто. Где родился? Ага, туда пошла депеша: проверить такого-то, проживал ли там. А соответствующие органы-то везде и всюду: да, проживал. Кто он, что он? А там уж все опишут: где родился, где крестился, как рос, что ел, с кем общался. То же самое с женой: кто родители, где родились, когда крестились. Даже последующее воинское звание присваивалось после соответствующей проверки всех родственников. Так что, как говорится, и лукавить грех, и скрыть нельзя.

Т. А.: Не дай Бог пережить то, что мы пережили. Веру хранили только в душе. Все, что с детства вкладывали в нас родители, мы, как смогли, пронесли по своей жизни и постарались привить это своим детям.

Слушая Сергея Васильевича и Тамару Алексеевну, невольно задумываешься о том, что мы сейчас можем свободно ходить в храм, молиться, держать дома иконы, говорить о своей вере; что над нашими головами не рвутся бомбы, и мы не вжимаемся в землю под обстрелом. Мы к этому привыкли — не замечаем, не ценим, не благодарим. Встречи, подобные сегодняшней, помогают вырваться из замкнутого круга обыденности и взглянуть на жизнь иначе. И еще раз попытаться осознать подвиг тех, кто столько пережил и не сломался.

Хочется низко поклониться этим людям. Многая и благая лета!

P. S.: Редакция «Православного вестника» сердечно благодарит сотрудников Центра социального обслуживания населения Октябрьского района г. Екатеринбурга Галину Игоревну Мясникову и Ольгу Борисовну Казанцеву за помощь в создании материала.

•12 •февраля• 2009•