О недавней войне и не только о ней

15 февраля наша страна отметит 20-летие окончания вывода советских войск из Афганистана. 

Афганская тема сейчас уже не так остра, как раньше — ее заслонили собою две чеченские войны. И, все же, у множества людей при слове «Афган» сердце отзывается болью. Даже у тех, кто не был на этой войне и не потерял там родных или близких. Поэтому прошу прощения у читателей за долгое вступление — но, на мой взгляд, оно оправдано. Я не сочиняла эти слова, они просто вылились из моей души.

В моей жизни афганская тема возникла в феврале 1985 года. Нам, тогдашним старшеклассникам, объявили, что при выполнении интернационального долга в Демократической Республике Афганистан геройски погиб выпускник нашей школы, гвардии капитан Владимир Иванович Лаврущенко. Посмертно его наградили орденом Боевого Красного Знамени. Родители героя должны были получить награду в Свердловском высшем военно-политическом танково-артиллеристском училище (нынешнем ЕВАКУ), где учился их сын. Но неожиданно они попросили перенести торжественный митинг в его родную 38-ю школу. И школа стала готовиться к встрече. К чести военкома и учителей, я не помню, чтобы нас заставили разучивать какой-нибудь занудный и высокопарный литмонтаж. Нет. Но зато вместе с курсантами СВВПТАУ мы написали песню, которая потом стала визитной карточкой школьного ансамбля и любимой песней Александры Максимовны и Ивана Семеновича Лаврущенко — родителей Владимира. На тот митинг памяти приехали его однополчане, собрались одноклассники, друзья, родные — немаленький актовый зал был заполнен до отказа. Было много слез и самых искренних, нелицемерно теплых слов. А мы, те школьники, кому привелось тогда увидеть все это, получили опыт трепетного — до слез! — прикосновения к афганской войне, к участвовавшим в ней людям и к памяти удивительно светлого человека. Так говорили о нем не потому, что он геройски погиб — просто о нем и при жизни никто не говорил иначе.

А погиб он, действительно, как герой. В Афганистан гвардии капитан Владимир Лаврущенко попросился сам. Из благополучной Москвы — в Афганистан! Командование удовлетворило лишь третий его рапорт с просьбой направить для прохождения службы в состав ограниченного контингента советских войск. В воинской части Владимир был замполитом. На боевые задания он ходил вместе с бойцами своего подразделения, хоть это и не входило в прямые обязанности заместителя командира по политической подготовке. Он писал близким: «Как же я буду учить солдат мужеству, стойкости и верности Родине, если не буду рядом с ними там, под огнем?».

...Когда пришло сообщение о местонахождении банды, которую долгое время не удавалось найти и обезвредить, замполит Лаврущенко лежал в лазарете с высокой температурой. Но разведгруппу возглавил именно он. Они сумели обнаружить противника, и были встречены огнем двух пулеметов. Обе огневые точки были уничтожены капитаном Лаврущенко. Но и он получил ранения, не совместимые с жизнью.

Это было 15 февраля 1985 года. Этот день стал для нас днем памяти Владимира Лаврущенко. Мы отмечали его каждый год вместе с родителями и одноклассниками Володи. А ровно 4 года спустя 15 февраля стало днем памяти всех воинов-"афганцев«. Каждый год собираются они в этот день возле «Черного тюльпана», чтобы вспомнить ушедших, почтить живых, поклониться родителям и вдо- вам погибших.

Каждый год звучат возле памятника «афганские» песни, авторы которых — ветераны той войны. С одним из них, Евгением Бунтовым, мы и беседуем сегодня. Наш разговор — о войне, о вере, о традиции, о творчестве и о многом другом.

Евгений Бунтов: «Солдат — это жертвенник за Отечество»

Евгений, когда в Вашей жизни возник Афганистан?

В армии я служил с 1985 по 1987 год. Сначала было пять с половиной месяцев десантной «учебки» в Прибалтике, потом — 20 месяцев Афганистана, 345-й парашютно-десантный гвардейский полк в Баграме. На «дембель» пришел в июне 87-го года.

В то время перестройка уже началась, но отношение к «афганцам» еще не изменилось настолько, насколько оно изменилось впоследствии. Все-таки, оценка этой войны менялась от восторженной до резко отрицательной.

Помню, при вступлении в комсомол надо было ответить на вопрос: «Что делают советские войска в Афганистане»? Правильный ответ звучал так: «Охраняют южные рубежи нашей Родины». Со временем стало ясно, что это был не просто идеологизированный ответ — это была чистая правда. Что подтвердил, в частности, хлынувший в страну после вывода войск неудержимый поток наркотиков из Пакистана.

Но к тому времени демократическая пресса приучила общество к мысли, что наши воины-"афганцы« — никакие не герои, а захватчики, оккупанты. Вас как-то коснулись эти веяния?

Конечно, коснулись. С тех пор, как демобилизовался, и по сей день, я активно работаю в общественном ветеранском движении. Так что все это сквозь мою судьбу прошло.

Вы все правильно сказали. До сих пор спорят, и не находят однозначного ответа — надо ли было нам идти в Афганистан или нет? Есть такая тема даже среди ветеранов афганской войны — сожаление о том, что война была напрасной, никому не нужной. Это и в песнях, и в стихах звучит. Но если задуматься всерьез о той миссии, которую мы выполняли, о том, что произошло впоследствии, то становится ясно, что южные рубежи нашей Родины мы, действительно, защищали. Просто огромная держава не может защищаться у себя в огороде, она обязана думать широко и сильно.

Я никогда не винил Афганистан, я всегда благодарил его, потому что все, что у меня в жизни есть — все мужские качества, все основные человеческие понятия — все это сформировалось и закрепилось там. Чувство товарищества, жертвенность. Ведь солдат — это жертвенник за Отечество. И не надо, как сейчас принято, причитать: «Ах, солдатики!» Солдат всегда был жертвенником за Отечество. Не ЖЕРТВОЙ, а ЖЕРТВЕННИКОМ. То есть, сознательно идущим на самоотречение ради поставленной задачи. И этот уникальный воинский мужской опыт — он дорогого стоит.

Мой старший сын сейчас служит в армии. Когда мне говорят: «Ты что, с ума сошел? Как ты мог его туда отправить?» — я отвечаю: «Вы мне покажите, где в нашей жизни мужчина может сформироваться? Где мальчик может приобрести мужские качества? Покажите мне — туда отдам!» Все разводят руками и опускают глаза. Ведь просто негде больше парню стать настоящим мужиком. А потом появляется масса инфантильных молодых людей, у которых просто нет такого понятия — жертвовать собой. Раньше, принимая присягу, солдат обещал «стойко переносить тяготы и лишения воинской службы». А все так привыкли к комфорту! Но, как ни странно, именно тяготы и лишения важны в дальнейшей жизни. Все, что ты в связи с этим преодолением в себе откроешь, создашь, разовьешь — это твои качества на всю будущую жизнь.

Ведь у человека в каждый отдельно взятый момент жизни будущего еще нет, а настоящее еще только определяется. И получается, что, по сути, у человека есть только прошлое, на которое он может опираться. В свое прошлое я возвращаюсь, когда мне не хватает сил в этой жизни — возвращаюсь в то время, когда я был гвардии старшим сер- жантом воздушно-десантных войск, когда я очень многое умел и мог. Вспоминая себя, я там черпаю силы. И по своему опыту я понял, что народ обязательно должен обращаться в свое героическое прошлое — оно у нас, действительно, героическое, хоть и тяжко приходилось. Там столько достойных примеров! Сейчас у нас как-то не принято оборачиваться назад за примерами. Но ведь больше-то некуда! Иначе ты будешь не русский, а непонятно какой. Поэтому надо обязательно возвращаться назад — конечно, не жить прошлым, но именно там искать какие-то силы, ответы, пути, когда ты сомневаешься, как и куда идти дальше.

Вы говорите об армии в положительном ключе. Но, когда речь заходит об армейской службе, всех пугает дедовщина и те дикие случаи, о которых мы знаем из СМИ.

Дедовщина в том понимании, о котором сейчас говорят, на самом деле, есть везде. В детском саду, в школе... Просто почему-то мы рассматриваем армию, как отдельный кусок общества, совершенно оторванный от него. И не думаем о том, что в армию идут те же люди.

Поэтому все, что есть в обычной жизни, есть и в армии. Просто там получается более концентрированная ситуация. Если ты здесь был, грубо говоря, моральным уродом — ты и там таким же будешь. Насколько здорово общество, настолько здорова и армия.

А, с другой стороны, большие деньги вкладываются в антироссийскую пропаганду, в то, чтобы разрушить и очернить армию и образ защитника Отечества — надо это понимать. Как надо понимать и то, что все мы — воины в этой духовно-культурной войне.

Есть такая расхожая фраза: «На войне неверующих не бывает». Согласитесь Вы с ней или нет?

Сложно говорить абсолютно утвердительно, потому что вопрос веры — внутренний вопрос. Я, например, не помню, чтобы солдаты в окопах об этом разговаривали. Но лично ко мне вера пришла именно там. И это еще одно, за что я благодарен Афганистану. Просто когда уже не ждешь никакой помощи, и не осталось даже гвоздя в кармане, и гильзы стреляной, а жить хочется, то инстинктивно ты начинаешь молить Бога. Что-то в крови — гены предков, может быть — начинает взывать к Нему, и губы сами произносят: «Господи, помилуй!». Ты не понимаешь, зачем это и что это такое, но так само сказывается, само произносится. Потому что больше не к кому обратиться — только к Богу.

Получается, что были не только призывы с Вашей стороны — были и ответы на них?

Самый яркий, больше всего запомнившийся случай произошел во время обстрела. Мы сидели в окопе с Виктором Погребняком, моим однополчанином, и под ноги нам упала граната. Выпущенная из гранатомета, она скользнула по брустверу и с преобладающей высоты прилетела нам под ноги. И я ничего не успел сообразить, только губы сами произнесли: «Господи, помилуй». Граната не разорвалась...

Но ведь для того, чтобы в данной ситуации человек сказал: «Господи, помилуй», а не выругался бы, должны в его в душе быть какие-то семена веры.

Может быть, это сказались гены предков, но помимо моей воли. Осознанного в этом плане ничего не было. Я был обычный школьник, обычный мальчишка советских родителей.

Да, предки мои были старообрядцами — яицкие казаки. Но мне это было известно на уровне семейных мифов — и только. Помню, что у бабушки в деревенском доме висела на стене икона. Но не помню, чтобы меня как-то склоняли к вере, не было никакого религиозного воспитания.

Но после армии я крестился — и это не было данью моде. Вера пришла в критической ситуации. Процесс воцерковления — это уже другой вопрос, он более долгий и, по большому счету, идет всю жизнь.

Вы в своем творчестве активно возвращаетесь к традициям предков.

Здесь действует все та же схема, подсказанная жизнью: нужно возвращаться обратно, брать все полезное из накопленного опыта и на этом строить настоящее и будущее. Когда рухнула официальная советская идеология, а новой не возникло, к корням, к традициям, оставленным где-то там, по дороге, и нужно было возвращаться.

Хочется, чтобы люди больше опирались на свою историю — историю рода, историю всей России. Великая страна с великим народом. И если мы не будем об этом помнить, то как народ мы не выживем. Я с большим сокрушением смотрю, как наш город превращается в железобетонно-стеклянную бирюльку, как он теряет свой исторический облик.

Этот выбор, который чиновники делают за народ, во многом определяет жизненный уклад этого города. Поэтому на меня иногда как на Иванушку-дурачка и смотрят, когда я, например, в День города играю на гуслях. Люди оторваны от корней, но сами корни живы. И те, кто уже наелся и попсы, и всего подобного, ищут выход. И многие находят его в традиционной культуре. А через традиционную культуру вполне логично прийти и к традиционной религии.

Но существует возможность пойти еще дальше и традиционней и вспомнить, например, про Перуна.

Я ходил «туда» — там нет ничего. Все наши традиционные песни построены на Православии. Все языческие песни, которые я слышал — это современные стилизации. Это не традиция. Я не специалист по вопросу язычества, но «там» нет системы. Боги у них менялись неоднократно.

На этом фоне можно сейчас нести все что угодно, и это не будет не только истиной — это правдой даже не будет. Хотя, честно скажу, с моей точки зрения люди, увлекающиеся языческими богами, не представляют опасности. Православие дало всходы, будучи посеяно на языческую почву. И каждый язычник может об этом вспомнить, задуматься и пойти тем эволюционным путем, которым пошла Русь. То есть прийти ко Христу. Я понимаю, что это очень спорное утверждение, но тем не менее...

Нет ли опасности, что традиционная культура может заслонить собою для человека, увлеченного ею, веру во Христа?

Такая опасность есть всегда. Но она не в традиционной культуре и не в Церкви — она в каждом из нас. Это мы такие искаженные. Все полезно в меру. Из-за того, что наша природа нарушена, лукавый может уловить нас в любой, даже в самой безобидной ситуации. Поэтому ответа я не знаю. Во всем можно уйти «не туда», заблудиться. Захлебнуться можно и в чайной ложке...

По себе могу сказать, что у меня состояние воцерковленности претерпевало различные периоды. В Церковь я пришел благодаря фольклору. Крестился я не из следования моде, а всерьез. Но, когда попытался ходить в Церковь — то одна бабулька за что-то турнула, то вторая — а для новоначальных все эти мелочи имеют большое значение. Поэтому после крещения я в Церковь не вошел.

А много позже именно увлечение традиционной культурой привело нас с супругой к венчанию — через 14 лет совместной жизни, абсолютно осознанно. И стали ходить в храм, потому что так положено традицией. Я помню, как жадно и жарко мы вошли в церковную жизнь, поначалу очень жестко постились. Потом уже стали воспринимать все более спокойно.

Жить по церковнонародному календарю оказалось очень интересно. Смысл и полнота возникают в семейной жизни, поддерживается общность интересов. Ведь все мы разные, у всех работа, видимся только вечерами. А традиция объединяет.

А как семья относится к Вашей творческой деятельности?

Так ведь я занимаюсь этим уже 20 лет. Всех уже приучил. Сначала у нас был даже семейный ансамбль: кроме меня, супруга Наталья и два сына — Андрей и Вячеслав. Сейчас сыновья выросли, родилась дочка — ансамбль распался. Старший сын в армии, средний — студент, три года Лизаветке, мама занимается с ней. Но все равно мы соратники — иначе никак. Дома у нас более 60-ти музыкальных инструментов, которые развешаны по всем углам, по всем стенам — это уже норма, поэтому никто не ворчит, не кричит. Только пыль сдувает.

Православная вера и традиционная культура объединяют нашу семью. Не секрет, что многие семьи «афганцев» не сложились. Кто пеняет на синдром, кто еще на что. Мы с Натальей прожили вместе 22 года. Наша семья, слава Богу, не рушилась, и мне кажется, что ее подпитывала и хранила традиция. Начиная с бытовых понятий (как мужчина к женщине должен относиться, как женщина к мужчине, как воспитывать детей) и кончая традицией духовной: совместные молитвы, службы, праздники, утреннее и вечернее правило.

В традиции можно достаточно гармонично жить и развиваться. У людей, живущих в традиционной русской культуре, крепкие семьи, разводов просто нет. Все живут по-разному, но традиции незыблемы: мужчина — глава домашней церкви, супруга — помощница, много детей в семье. Почему я и радею за традиционную культуру, почему и агитирую за нее и в миру и в приходах, и в воскресных школах. Только участием в богослужениях людей не воспитать. Если не жить в рамках традиционной культуры, веру не сохранить.

Иначе говоря, вера не должна оставаться лишь в стенах храма, ею должна быть пронизана вся жизнь, а не только маленькая ее часть.

Да, конечно. У нас в семьях, серьезно занимающихся фольклором, женщины не носят брюк. Это — культурная норма. И тут же я вижу — это не в осуждение, а в качестве примера — как какая-нибудь певчая, выходя с клироса, «преображается»: шляпка, брючки — и пошла по городу. Наверное, ничего страшного в этом нет. Но у нас это не принято, у русских людей. Просто не принято, обычай такой — и не надо ничего объяснять. В 90-е годы, когда подрастали наши сыновья, с телевизора сплошным потоком лилась всякая дрянь. Мне было достаточно сказать им: «Какое отношение это имеет к нашей культуре? Это — не наше», — и мы выключали телевизор. Мне было что сказать своим детям.

Обошел ли вас стороной подростковый бунт, когда возникает отрицание родительских установок?

Когда мальчики подросли, жесткой опеки мы им уже не создавали. Но в период формирования мы помогали им, по мере сил, сформировать отношение к определенным вещам. Сейчас старший сын по-прежнему близок к традиции. Средний сын — ему 17 лет — несколько отошел, но я думаю, что все равно, когда придет время, к традиции он, даст Бог, вернется. Он знает, что она есть, и он знает, куда возвращаться после душевных скитаний.

Евгений, Вы играете на гуслях, колесной лире и еще множестве старинных инструментов. А как Вы их осваивали? На гитаре-то понятно, как люди учатся играть: кто-то из дворовой компании расчерчивает листочек в клеточку, изображает там точками три — четыре аккорда — и вперед, учись до кровавых мозолей. А эти инструменты?

Так же точно осваивал. Не перевелись на Земле Русской гусляры, и традиция игры на гуслях не забыта. Я поначалу и не собирался на них играть, но от монахов с Ганиной Ямы мне пришел инструмент — десятиструнные гусельки новгородские. Делать нечего, стал осваивать.

Первые аккорды мне показал Андрей Байкалец — был у нас такой, к сожалению, ныне покойный, гусляр. Он и нарисовал мне аккорды точками на бумаге — все точно так же, как и с гитарой. А дальше — саморазвитие. То, что я не знаю нот и не знаю, как нельзя играть на музыкальных инструментах, позволяет мне играть на всем подряд. Духовые, струнные, шумовые, ударные древнерусские инструменты — я их освоил около двадцати. И это путь открытия, постижения, а не зубрежки.

Когда говорят о казачьих песнях, навскидку вспоминается: «Только пуля казака во степи догонит, только пуля казака с коня собьет». Главным казаком Советского Союза всегда был Александр Розенбаум, наше поколение выросло на его песнях — в том числе, и казачьих. Вы делаете нечто другое, менее привычное. Это другой формат. Как он воспринимается слушателями?

Я, на самом деле, разные песни пою. И под колесную казачью лиру, и под гусли, и под гитару, и в современной аранжировке, и бардовские, и народные песни очень люблю. А то, что мы сейчас настоящие традиционные песни — что казачьи, что крестьянские — с трудом воспринимаем, говорит как раз о нашей оторванности от своих корней. Так же, как нам трудно всю службу выстоять, сложно понять церковнославянский язык и так далее. Все это надо в себе исправлять. Усилия нужны серьезные в этом направлении.

«...Семя тли во мне есть» — вот оно, это семя тли, вот его плоды.

Философская лирика бардовской песни мне сейчас не так близка: есть три моих книжки стихов на эту тему — и хватит. С годами все больше места в творчестве занимает духовно-нравственная тема, историческая, тема возвращения к корням.

Я же пою не для себя. Хотя многие вещи, конечно, начинал делать для постижения себя, не думая о сцене и слушателях. А когда увидел, что это — некая проповедь через творчество, стараюсь говорить о чем-то наиболее важном. И чем дальше, тем крепче утверждаюсь в мысли апостола Петра о том, что надо «служить друг другу каждый тем даром, какой получил». Уж если есть во мне этот дар — им и служу людям.

Наша справка: Созданный Евгением Бунтовым культурный центр «Солдаты России» занимается сбором, изучением и пропагандой культурного наследия локальных войн. Это стихи и песни участников боевых действий. При центре существует также Ассоциация художников — ветеранов локальных войн. Действует профессиональная студия звукозаписи. Разработан народный проект по древнерусским инструментам. Ведется концертная деятельность. Еще одно направление работы — дизайн: календари, афиши, плакаты.

Вместо послесловия

Трижды Евгений Бунтов побывал с концертами в Чечне. Одним из плодов этих поездок стал искренний, пронзительный авторский музыкальный CD-альбом. Песню, посвященную рядовому Евгению Родионову, мы публикуем для наших читателей.

Памяти Евгения Родионова, рядового 479-го погранотряда особого назначения

Помни хорошенько, детям расскажи...
Родионов Женька в Подмосковье жил.
По заборам лазить парень обожал.
Только на Кавказе полыхнул пожар.

Слушай хорошенько да мотай на ус:
пограничник Женька не слабак, не трус.
Но свернула круто злой судьбы тропа:
где-то под Бамутом парень в плен попал!

В злобе и бессилье выл душман, как бес:
"Что тебе Россия, на тесёмке крест?!
По всему видать ведь, не твоя взяла.
Отрекись, солдатик, коли жизнь мила!

Ты своими брошен, Родиной забыт.
А боец хороший, пригодился бы...
Велика ль измена, посуди-ка сам?
Ваххабитов вера ближе к небесам..."

Что и сколько весит — не простой вопрос.
Шёл четвёртый месяц пыток и угроз.
В споре не на равных крепость для юнцов
веры православной заповедь отцов!

Человек — мишенька, лишь курок взведи.
Пограничник Женька крест не снял с груди.
На чеченской псарне всё стерпел за двух.
Видно, был у парня богатырский дух.

Думай хорошенько: из каких дорог
Родионов Женька выбор сделать смог?..
И прошла сквозь шею вороная сталь.
Мученика Женю помянём, как встарь!

Дедовских традиций мудрость — не пустяк.
Нам хранить границы и Отчизны стяг.
Паренька простого каждый помнит пусть.
Воинством Христовым да воскреснет Русь!

•12 •февраля• 2009•