Душа, затвердевшая в истине

«Трезвитесь, бодрствуйте, потому что противник ваш диавол ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить» (1 Петр, 5:8)

Любой, кто отправится из Екатеринбурга в паломническую поездку в Свято-Николаевский Белогорский монастырь, наверняка обратит внимание на громадный черный крест, установленный справа от дороги на 12-м километре Московского тракта. Мраморный крест возносится над могилами. Вернее – над одной могилой. Братской.

На этом месте когда-то было стрельбище. Но не нормы БГТО сдавались здесь в 30-е годы. На этой поляне одни осваивали искусство убивать, другие – искусство умирать. В отличие от умения стрелять и расстреливать, в котором вершин виртуозности можно достигнуть постоянными тренировками, к искусству умирать можно только восходить. Мы не можем знать точно, как встретил свой последний час каждый из 20 тысяч человек, сложивших голову на этом страшном поле. Но многие и многие приняли здесь смерть за Христа. А значит – получили высочайшую из всех наград. Одного из них, взошедших к искусству умирать, звали отцом Владимиром. Он был простым русским иноком.

Белогорский монастырь с его Крестовоздвиженским собором, возносящимся в небо – и черный крест в двенадцати километрах от Екатеринбурга. Они словно связаны одной четко очерченной линией. Линией столь же прямой, как жизнь этого бесхитростного человека, не собиравшего сокровищ на земле, недолговечных и тленных. Искавшего Бога. И пришедшего к Нему, до конца исполнив свой христианский долг и человеческое предназначение.

Начало жизни Василия Елизарова не предвещало ничего героического. В самом деле, что может быть особо выдающегося в обычном крестьянском житье-бытье с его повседневными заботами и хлопотами. Василий родился в 1877 году в семье крестьянина Нижегородской губернии. Так бы и прожил немудряще: пахал бы землю, косил траву, ходил за скотиной.

Но что-то еще требовалось его душе. Особенно после того, как он выучился грамоте и смог самостоятельно читать Священное Писание. Слово Божие упало на благодатную почву, принесшую плод. В тридцать один год (в 1908 году) Василий принимает решение оставить родной деревенский дом и отправляется в Соловецкий монастырь. Не потому, что опостылела ему крестьянская доля. И, скорее всего, не потому, что не задалась семейная жизнь. Ощущение присутствия в мире чего-то более важного, более высокого и светлого, чего не было в обычной размеренной деревенской жизни, продолжает бередить его душу, увлекать его сердце. И Василий как человек грамотный, изучивший Святое Писание, понимает, что мало прикоснуться к Свету Божественной Истины. Нужно, чтобы этот Свет постоянно освещал и душу, и тело. Где же возможно такое, как не в монастыре?

Неизвестно, читал ли Василий до поступления в монастырь Феофана Затворника, но в письмах святителя можно найти отрывок, напрямую относящийся к состоянию души будущего монаха: «Как иные мягкие и удоборазлагаемые тела, принимая в себя твердые, каменистые частицы, сами делаются твердыми, окаменевают и становятся недоступными повреждению и разложению; так и душа, напитавшаяся и проникнувшаяся словом Божиим, затвердевает в истине и добрых расположениях так, что делается безопасною от приражений лжи и греха».

Душа послушника Василия и в самом деле обрела несокрушимую твердость в решимости послужить Богу. Эта твердость еще проявится в лихую годину. Ну, а пока, послушный воле Божией, Василий после трех лет, проведенных в Соловецком монастыре, в 1911 году оказывается на другом конце земли русской – на Белой горе, в обители, получившей в народе прозвание «Уральский Афон».

Свято-Николаевский Белогорский мужской монастырь Пермской епархии на тот момент был еще достаточно молод. Основанный в 1893 году, монастырь являл собой цитадель Русской Православной Церкви в самом эпицентре старообрядчества. Дремучие леса вокруг Белой горы издавна стали убежищем для раскольников. И вот теперь идеальный, как его называли современники, монастырь, стоящий высоко на горе, над облаками, монастырь, возносящийся к небу, должен был привлечь в лоно Матери-Церкви отколовшихся от нее когда-то чад. Это было бы невозможно, не будь в Белогорском монастыре совершенной во всех отношениях монашеской жизни, основанной, прежде всего, на соблюдении афонского устава. Что подразумевало строгие, без пропусков и нововведений, богослужения, строжайшее внутреннее устройство, благочинное и благоговейное поведение братии.

Каждому иноку полагалось послушание – творить про себя умную Иисусову молитву. При этом каждый из них на любой свой серьезный шаг обязательно испрашивал совета у духовного наставника-старца. Главой же и мудрым руководителем Белогорской обители был игумен Варлаам, поистине духоносный старец. Он, будучи выходцем из раскольнической среды, с великим трепетом и кротостью относился к исполнению заповедей Христовых.

Отец Варлаам понимал, насколько важно единство братии в нелегком духовном подвиге, совершаемом ежедневно в общих и келейных молитвах, не оставляя ни физического, ни творческого приложения сил. Тем более, что их было куда приложить. Материальная жизнь обители с ее натуральным хозяйством, разнообразными мастерскими, мощной производственной базой служила доказательством того, как в человеке могут гармонично уживаться три его начала – дух, душа и тело.

К тому моменту, когда Василий Елизаров поступил в Белогорский монастырь, обитель значительно расширилась и окончательно утвердилась в старообрядческом краю. Словно былинный витязь-великан, стоящий на защите православной веры, возвышался монастырь над полями и лесами, между небом и землей. И слава его ширилась. Десятки тысяч богомольцев со всей России посещали обитель, чтобы напитаться от ее духовной силы. Одних причастников в великопостные дни насчитывалось до 30-ти тысяч. В таких условиях уже достаточно «затвердевшая в истине и добрых расположениях» душа послушника Василия не могла не закалиться еще более, приобретя свойства брони, защищающей от любых поползновений врага рода человеческого. Душевная же крепость не могла не отразиться на твердости характера. Особенно имея перед глазами такой пример, как игумен Варлаам – смиренный и кроткий старец с железною волей.

В 1914 году за две недели до начала Первой мировой войны послушник Василий стал свидетелем приезда в обитель Великой Княгини Елизаветы Федоровны. Эта удивительная женщина, сама будущая святая мученица, словно стала предвозвестницей будущих испытаний, которые в скором времени обрушатся на Белогорье. Но она же явилась и воплощением благословения братии на мученичество ради Христа. Ее глаза, в которых, по словам поэта, «таилась глубина кротости и грусти сокровенной», сияли непреходящим Небесным светом.

Послушник Василий Елизаров отправляется на войну и с честью выполняет свой солдатский долг в полевой артиллерии. Господь хранит его для мученического венца. В 1917 году Василий возвращается в обитель, ставшую для него родной. И успевает вовремя. В начале июня совершается освящение нового монастырского храма – собора в честь Воздвижения Животворящего Креста Господня. Это был настоящий праздник. Современники назвали те дни «духовным и радостным торжеством Православия». И символом этого торжества стал сам собор – великолепный, могущественный и торжественный. Белокаменный красавец, устремленный к небу, готовый вот-вот взлететь вместе с молитвенным устремлением братии и паломников.

…Когда сейчас, в наши дни, стоишь на вершине Белой горы рядом с Царским Крестом и взираешь на торжественно сияющие в небесной синеве купола Крестовоздвиженского собора, то забывается все земное, суета и томление духа. Душа взлетает ввысь и словно парит, растворяясь в раскрывшейся необъятности горизонта. На все четыре стороны света открыты удивительные по красоте дальние дали. И кажется, будто эта гора и величественный собор, воздвигнутый на ее вершине, и есть то самое преддверие Царства Небесного, к которому устремлены все души христианские. И это сейчас, во времена, когда русское Православие с огромным трудом возвращает себе былую силу. А что же было в те дни, когда на Белой горе подвизался монах Владимир?..

Когда послушник Василий Елизаров принял постриг с именем Владимир, к сожалению, неизвестно. Произошло это, скорее всего, в самом начале 20-х годов, когда ни о каком торжестве православной веры говорить уже не приходилось. Наоборот, чтобы оставаться православным, тем более – становиться монахом, требовалось особое мужество. Монахи уничтожались большевиками, как самые опасные враги, хотя их единственным – но, видимо, страшным для «строителей светлого будущего» – оружием было смирение. В августе 1918 года принял мученическую смерть и был брошен в Каму кроткий батюшка, игумен Белогорской обители отец Варлаам. Его участь постигла многих других белогорских монахов. К февралю 1923 года среди сотни иноков, старавшихся, несмотря ни на что, продолжать жить по строгому афонскому уставу и творить умную Иисусову молитву, был и монах Владимир. Советская власть постаралась создать им невыносимые условия: невозможность нормального питания, постоянное ожидание, в лучшем случае, ареста, в худшем, – пыток и расстрела. И, самое главное, атмосфера дьявольской лжи, которая с каждым днем становилась все плотней вокруг монастыря и его насельников. В начале 1923 года Крестовоздвиженский собор был закрыт, Иверская церковь разобрана, все остальные здания обители экспроприированы. 52 монаха арестованы. И среди них – монах Владимир.

Далее его жизнь уже словно двигалась по накатанным рельсам, ведущим в одном направлении, – к мученической кончине. Вопрос был только в том, когда это произойдет. Потому что душа, затвердевшая в истине, не могла не стать мишенью для тех, кого эта истина мучила и жгла.

После освобождения из пермской тюрьмы в октябре 1923 года инок Василий уже не мог найти себе постоянного пристанища. Не по своей воле, не по причине неуживчивого характера: по всей стране закрывались монастыри. Найти действующую обитель, не подвергающуюся гонениям и при этом сохраняющую благочестие, было делом практически невозможным. 1930 год застал монаха Владимира в поселке Михайловский завод. При Вознесенском храме он служил помощником сторожа. Судя по всему, эта должность являлась формальной. Отец Владимир не был иеромонахом и не мог служить в храме в качестве священника. Но при этом, безусловно, пользовался авторитетом у прихожан, получавших от него, истинного русского монаха, обладавшего не только силой духа, но и несомненными богословскими знаниями, необходимую духовную поддержку.

Белогорский Свято-Николаевский мужской монастырь. Крестовоздвиженский собор

Иначе никак не объяснить все те события, которые произошли в Вознесенском соборе 13-14 января 1930 года. После монастырей следующими на очереди, понятное дело, стояли церкви. Эти источники религиозного инако- и свободомыслия советская власть никак не могла терпеть. Церкви должны были закрываться, а церковное имущество изыматься. Именно это случилось тогда на праздник Обрезания Господня с Вознесенским собором Михайловского завода. Точнее, могло бы случиться, если бы не один русский монах, вслед за которым весь приход выступил в защиту своего храма.

Именно монах Владимир был обвинен впоследствии в неподчинении властям, в избиении уполномоченного и в открытой антисоветской агитации. Хотя, на самом деле, он всего лишь попросил агитаторов обнажить головы при входе в храм. А, когда те не подчинились, смахнул с них шапки долой, как это делают с неразумными детьми. Главное же, что он сделал, – произнес слова, обращенные к верующим. Это была проповедь о том, как должен вести себя христианин перед лицом не явного, завуалированного, а потому гораздо более страшного врага. Отец Владимир привел в пример то, как отстаивали свои храмы православные в IV веке, во времена арианской ереси. Уже на следующий день, когда комиссия пришла якобы проверять противопожарную безопасность здания (так проще было придать делу о закрытии храма вид законности), прихожане вновь, в еще большей решимостью выступили за защиту собора. Имея отца Владимира примером решительности и твердости, они не пустили комиссию в алтарь. Да еще и в набат ударили. Конечно, такое власть стерпеть не могла. Монах Владимир был арестован.

В основном, ему вменялись лживые обвинения в избиении членов комиссии, в подстрекательстве к их убийству и призыв к неповиновению через набатный звон. Но главным козырем обвинителей были слова монаха: «Украли Царя, отобрали монастыри, отбирают и церкви». Правда, как известно, глаза колет. И этих справедливых слов власть простить не могла. 16 февраля 1930 года тройка ОГПУ по Уралу постановила расстрелять неугодного безбожным властям монаха Владимира (Елизарова). Слишком уж крепко он утвердился в истине, чтобы вписаться в новую, неистинную жизнь.

Но Вознесенский храм прихожане отстояли. Он еще целых пять лет служил им верой и правдой, в полном смысле слова. Только уж в самую лютую годину богоборчества, в 1935 году, храм был закрыт. Но главное было сделано тогда, зимой 30-го года, когда простой русский монах вселял в души людские веру в непобедимость христианства словами: «Православные, не соглашайтесь на закрытие церкви. Вас никто не сломит, как каменную стену». Эти слова через гены, через плоть и кровь последующих поколений передавались в народе. И сейчас они звучат, как набатный колокол.

В подготовке статьи использованы материалы книг «Жития святых Екатеринбургской епархии» (Екатеринбург, 2008) и «Белогорская обитель» О. Федорущенко (Пермь, 2011)

Алексей Коршун, редактор WEB-сайтов
Галина Коршун, руководитель отдела персонала

•Фоторепортаж•

•13 •апреля• 2012•