Протоиерей Андрей Канев: «Крещение должно рождать людей в Церковь, в храм, в общину»

В Екатеринбургской епархии широко и живо обсуждается новая система подготовки к Таинству Крещения. 

Вернее, новой назвать ее сложно. Еще со времен апостольских люди всерьез и подолгу готовились к Крещению. Но со временем такой подход к оглашению сильно изменился. Результаты этого известны. Из великого множества крестившихся в 90-е годы безо всякой подготовки мало кто по-настоящему остался в Церкви. О таких людях говорят, что они бывают в храме два раза в жизни: сперва приходят на Крещение, а затем их приносят, чтобы отпеть. Искать решение этой проблемы одним из первых стал Свято-Владимирский приход г. Екатеринбурга. С его настоятелем, отцом Андреем Каневым, мы беседовали в январе 2008 года (ПВ № 67). Беседа не потеряла актуальности до сих пор. Ее запись мы предлагаем вниманию наших читателей.

Отец Андрей, известно, что в Вашем храме — особая система оглашения (подготовки ко крещению). Слухами об этом земля полнится. Хотелось бы узнать обо всем из первых рук, то есть от Вас.

Протоиерей Андрей КаневДа, слухами земля полнится, причем, очень разными, разными-разнообразными. То, чем мы занимаемся, не является новостью для Церкви. Если мы не будем брать в расчет опыт Церкви в советский и постсоветский периоды, а посмотрим на опыт Церкви вообще, в течение 2000 лет, то станет ясно, что ничего нового здесь, в храме на Семи Ключах, мы не делаем. Этот процесс возвращения к святоотеческому опыту шел у нас очень болезненно, очень долго. Это был плод моих личных ошибок, в первую очередь, священнических и пастырских. В результате я пришел к выводу, что, если человек приходит креститься по какой-то внутренней или внешней причине, то надо проверить сначала, что это за причина. Потому что если человек говорит: «Я хочу креститься, выполните мой каприз именно сейчас, именно сегодня или завтра», — а потом его нет в храме — я рассматриваю эту проблему как страшную трагедию. Это ведь то же самое, как если ребеночек родился и назавтра умер.

Почему я говорю, что это мой опыт ошибок воплотился в нашей нынешней системе оглашения? Потому что лично мне удобно было наблюдать за процессом роста и развития прихода именно здесь, в храме на Семи Ключах. Вопервых, я здесь один священник. Во-вторых, местоположение не центральное, а очень даже отдаленное, позади нас — уже лес. То есть здесь нет «захожан», которые могли бы идти мимо, зайти в храм и пойти дальше. У нас дальше пойти можно только в лес. Поэтому изначально, 9 лет назад, когда организовался храм, у нас не было «транзитности» прихожан. Сюда сразу стали приходить люди заинтересованные. И вот сначала я крестил после одной огласительной беседы, потом — после двух, трех, четырех...

И это увеличение количества бесед было следствием наблюдений за тем, что люди крестятся, но в храм не ходят. Позанимались дважды — в храм не ходят; трижды — в храм не ходят; четырежды — в храм не ходят.

Так у нас и стали формироваться нынешние огласительные беседы именно в том направлении, чтобы дать человеку возможность узнать веру, чтобы он не умирал после крещения — а именно так и надо назвать этот духовный процесс. Ведь если человек родился — он должен жить. А если после рождения он снова вернулся к прежней жизни, которую проводит наш современный, не отягощенный совестью, человек, то получается, что он родился — и умер.

И вот я этим мучился-мучился, и со временем стала формироваться команда катехизаторов, сложился коллектив, теперь я был уже не один в поле воин. Путем проб и ошибок, порой очень даже трагичных, если честно признаться, у нас сложилась целая система. Многолетний опыт наблюдения за оглашенными позволил создать некоторую статистику, и, когда я эти цифры вывел, то сам испугался: из ста процентов опрошенных нами людей шестьдесят процентов пришли креститься от «бабки». 60%!

Они крестились — и в храме их нет, они «лечатся». С самого начала христианской жизни — предательство, обращение к силе, противоположной Христу. Толкать людей на предательство, тем более, когда я об этом узнал, я не мог.

Когда не знаешь, в чем дело, ты покрестил человека — и спокоен. Я такой опыт имел, когда почти год служил в Нижнем Тагиле. Я там накрестил тысячу человек и со временем понял: что толку, что я их накрестил! Их не было видно в храме после крещения, может быть, единицы какие-то сейчас вернулись — не факт. Тогда люди крестились и уходили. А потом появилась возможность всерьез заниматься подготовкой к крещению. Тем более, что Владыка Викентий на кафедру пришел, начал говорить об оглашении. Его призывы, обращения Святейшего Патриарха в общероссийских посланиях, какие-то внутренние борения совести — все это позволило осознать необходимость процесса серьезного оглашения. Не просто крещения с выдачей свидетельства о нем, а именно процесса, в течение которого человек должен прилепиться к Церкви. Ведь когда в семье рождается ребеночек, мы же не выбрасываем его (в хороших семьях, конечно). Вот вы в «Православном вестнике» о многодетных семьях пишете. Допустим, в многодетной семье родился четвертый ребенок — его же не выбрасывают, его принимают, он становится членом семьи. Значит, крещение должно рождать людей в церковь, в храм, в общину. Что для этого нужно?

Вот приходит человек, желающий креститься. Он, естественно, сначала попадает в киоск храма. Потому что человек невоцерковленный стесняется сразу обратиться к священнику. По большому счету, это и невозможно сделать, без всякой иронии скажу, что священники у нас — люди занятые. Поэтому человеку легче зайти в церковную лавку. А там ему объясняют, что желание креститься — это очень хорошо, это — замечательное дело, очень важный шаг в жизни, который, как и всякий важный шаг в жизни, требует подготовки. И дают нашу газету «Благовещение», в которой кратко, на основе святоотеческого опыта, рассказывается, что такое крещение. Причем, рассказывается схематично, по пунктам — первое, второе, третье, четвертое — так, чтобы человек понял, что дает крещение.

Рассказывается о том, что мы приходим креститься не для здоровья, не для удачи, не для того, чтобы потом лечиться у «бабок». Далее следуют огласительные беседы. Близкое знакомство с людьми происходит тогда, когда занятий больше двух. Когда у нас стало 4-5-6 занятий, мы смогли с каждым человеком познакомиться. Это уже не просто неизвестно кто, когда и ты с ним стесняешься говорить, и он с тобой тоже. Ты ему кое-как Символ Веры растолковал, он ничего не понял, крестился — и до свидания. А когда ты шесть раз с человеком встретился, ты уже знаешь, как его зовут, кто он такой, он о себе рассказывает, он начинает с тобой спорить.

Один батюшка рассказал мне такую грустную историю. Он проводил огласительную беседу, и какой-то человек заявил о себе, что в прошлой жизни он был монахом. Батюшка с ним поспорил-поспорил, а потом все равно покрестил. Но проверки-то ведь не было: изменил ли он свое мнение? И это беда, и я тоже часто в этой беде бывал, это и беспокоило: то, что свободу человека мы не учитываем. Он может не верить, он может не верить по-христиански, он может быть противником Христа — такое бывает. Он может формально выслушать любые беседы и формально их воспроизвести, но, когда речь пойдет об изменении жизни, человек скажет: «Нет! Стойте, ребята, все! Я хочу жить, как я хочу!».

И тогда обозначилась такая проблема. Да, мы человека формально можем научить вере. Но надо же проверить, что человек понял, чего не понял — ввели экзамен. Вот хорошо! Человек все вызубрил, все понял, со всем согласен, весь он такой замечательный молодец — и вдруг он задает такой вопрос: «А я живу в незарегистрированном браке — что делать?». Это, кстати, пример из жизни. То есть, необходимо не только теоретическое научение, а надо человека настроить на практику. Но это сейчас понятно, и все мы говорим: «Да конечно, так и надо!» А тогда, 5 лет назад, не было понятно, что так надо. Что не просто надо человеку дать теоретические знания о том, что Христос — Господь наш, но еще и практические знания. Тогда мы столкнулись — я столкнулся — с такой правдой жизни, что к крещению приходят взрослые люди со страшными бедами, которые называются «грехи». И возникла такая проблема. Мы говорим человеку: «Это неправильно — жить в гражданском браке. Либо расходитесь, либо регистрируйтесь — решайте сами, это ваше дело, но крестить мы вас не можем». Потому что человек не настроен после крещения оставить свой привычный смертный грех.

Но мы должны не просто рассказать чтото человеку, а потом сказать: «Иди отсюда, мы тебя знать не хотим», — нет. Как изображается Пастырь Добрый на иконах? Господь изображается в виде Пастыря, Который несет овечку. Этот образ должен быть у нас, у христиан. Мы должны человека не выбросить, а пойти вместе с ним, понести его. Но это не значит, что его надо тут же крестить. Поэтому необходимо дать человеку время доказать, что он исправляется. И здесь мы сталкиваемся с тем, что у людей — любовники, любовницы, воровство, пьянка, незаконная жизнь, двоеженство, наркомания, неверие, зловерие, кривоверие — всякая беда. То, что называется смертными грехами — у нас люди в этом живут, мы все в этом погрязли. Но мы-то, христиане, каемся, а они-то не каются — вот в чем дело. Поэтому после крещения человек легко возвращается к этой своей жизни. И мы были вынуждены кроме экзамена по основам веры еще и дать человеку возможность узнать, что есть грех и что есть не грех, от чего уходить, к чему стремиться.

Так у нас появился второй этап, над которым мы сейчас серьезно работаем. Мы взяли творения святителя Игнатия (Брянчанинова), том второй, статья «Страсти и добродетели», и стали совместно разбирать. Составили план изучения: грехи блуда, чревоугодия и так далее. С первого же занятия стало понятно, что эта схема на новоначальных людях не работает, потому что там для монахов написано, а у нас здесь — оглашаемые. Появилась необходимость эту строгую святоотеческую схему расположения страстей дать в виде современных проявлений грехов. Ничего не стали сочинять.

Взяли творение знаменитое, известное, много раз публикуемое ныне покойного отца Иоанна Крестьянкина «Опыт построения исповеди», и те проявления грехов, которые он обозначает, мы просто распределили по страстям, наложив на святоотеческую схему. И добавили еще те грехи, которые нас окружают, и о которых отец Иоанн, может быть, говорил, но в книге это не зафиксировано.

У нас появился таким образом «Дневник кающегося». Когда отец Иоанн был еще в силах, мы к нему обращались, отсылали ему наш «Дневник». Батюшка напрямую с нами не связывался, а через наместника монастыря, архимандрита Тихона, передал, что он не против, но самое главное — взять благословение Архиерея. Но, конечно, мы и начинали всю эту работу с благословения Владыки, потому что, когда идешь в темноте, всегда страшно: вдруг наступишь на что-нибудь, вдруг не туда уйдешь и т. д. С первых наших опытов я старался всегда, когда была возможность и необходимость, к Владыке приезжать и с ним консультироваться. И когда у нас на газете написано «По благословению Владыки Викентия», это действительно так. Я показывал Владыке гранки «Дневника», и он это принял. Потом «Дневник» у нас претерпел несколько редакций, и сейчас в нем описаны страсти, проявления этих страстей в колоночке сбоку, чтобы человек мог себя проверить: что у него проявляется. В итоге, после всех этих занятий у нас к крещению приступает человек, проверенный опытом христианской жизни. Он не просто знает, что грех — что не грех, а его учат покаянию, его учат молитве, его учат замечать грехи и бороться с ними. То есть на сегодняшний момент к крещению подходят готовые христиане. Они крестятся и уже точно становятся членами общины.

А отсев при этом бывает? Никого эти сложности не останавливают?

Отсев оглашаемых у нас однозначно есть. У нас очень мелкое сито, которое отсеивает людей, пришедших креститься по неправильным причинам. Человек пришел — и вскрылась правда о том, что он хочет креститься для какой-то своей цели и ничего толком знать и делать не хочет. Настоящего внутреннего толчка не было.

Ну, если 60% «от бабки» пришли, в первую же беседу узнали, что это нехорошо и не согласились с этим — они, естественно, уходят. Поскольку, еще раз скажу, наш храм расположен не в центральной части города, и так-то приходит немного желающих креститься, да еще и эти 60% уходят, остаются, на самом деле, единицы. Но эти единицы — люди, которые действительно хотят спастись, хотят всерьез о вере узнать. У нас в год крестится (только не смейтесь!) от 10 до 13 человек, включая детей прихожан, которые народились в этом году, и человек 5-6 взрослых. Но эти 5-6 человек являются активными членами общины, регулярно исповедуются, причащаются, они достоверно живут хорошо. За них если где-то сердце и болит, то только за то, чтобы не споткнулись, но не больше. Нет оснований опасаться, что они вдруг предадут Христа, предадут Церковь и уйдут на страну далече. А те, кто отсеиваются — они занимают позицию: ничего не могу и, самое страшное, не хочу. Для удачи пришли, для здоровья. А настоящего толчка — хочу душу спасти — не было.

Никто ведь не просит новоначальных догматику отвечать, но ты хотя бы скажи: «Я хочу всерьез о христианстве узнать, я хочу попробовать так жить». И вот, только он говорит: «Я хочу»,- я даю ему в помощь человека для индивидуальной работы. Это не работа в группах, это не работа в каких-то коллективах — это работа один на один. Проводят ее катехизаторы — это мои штатные сотрудники, они получают зарплату. Работают 5-6 дней в неделю, у каждого есть свой график. Оглашаемый записывается на определенное удобное для него время, и катехизатор его в это время ждет. Человек знает, что ему не придется бегать, кого-то искать — это время работы с ним. В плане педагогики это самый эффективный метод передачи информации и опыта. Человек, попадая в нашу ситуацию, сталкивается с правдой. С правдой существования своей свободы. Он говорит: «Я не могу к вам на беседы приходить». Ему отвечают: «Дорогой! Ты не можешь днем — приходи вечером. Я буду сидеть и тебя ждать». Он говорит: «Я не могу, я сижу дома с маленьким ребенком» — «Ничего страшного, катехизатор будет приезжать к вам домой». Он говорит: «Я не могу ездить на лекции», — и этот момент мы учли следующим образом.

Поначалу у меня несколько лет катехизатор убивался, читая лекции. Это, на самом деле, убийственно — одно и то же читать на протяжении нескольких лет, шесть лекций каждую субботу. Сейчас рассказываю — даже смешно, как мы раньше не додумывались записать все это на диктофон и перенести на кассету. А сейчас — пожалуйста, бери кассету и слушай ее дома, сколько хочешь. И вот тебе еще вопросник. После того, как записи прослушаны и с вопросником человек поработал, он приходит, и я подбираю ему катехизатора в зависимости от пола и возраста.

Мы привыкли, что в Церкви только мужчины что-то делают. Но, если мы обратимся к древнему опыту Церкви, то увидим, что женщины принимали активное участие в оглашении. Назывались они диакониссами. Необходимость создания института диаконисс была связана с той особенностью восточного общества, что женщины живут отдельно от мужчин. И если мужчина христианин придет в языческий дом на женскую половину — там его просто растерзают, потому что это нарушение всяческих законов. А когда придет женщина — ничего страшного. А я столкнулся со следующей ситуацией. Допустим, я занимаюсь с женщиной и чувствую — неэффективно, не идет что-то, не раскрывается человек, и все. Мне-то кажется, что я взрослый, серьезный человек, а ей кажется, что вот сидит мальчишка и пытается о грехах говорить: «Мужа слушайтесь, Светлана, мужа слушайтесь». А Светлана думает: «Ну, давай, давай, свисти тут мне. Ничего-то ты не понимаешь. Ты бы потерпел бы!» И вот поэтому возникла необходимость привлечения к катехизаторской работе женщин, которые прошли это все сами. Это люди, которые однозначно хорошо живут по-христиански, хорошо молятся, хорошо каются, хорошо исправляются.

Получилось очень интересно. У одной женщины, допустим, развито материнское отношение, у нее получается заниматься со старушками. Старушки — это, вообще, опасная категория населения. Они в религиозном плане активны, то есть, они приходят в храм, а в плане эффекта — пробиться за корку закостенелости, непонимания, очень трудно. И вот у нас есть сестра, которая занимается со старушками. Я так за нее Богу благодарен! Она сама пожилая, и общается с ними на равных.

У другой очень хорошо получается работать с подростками — тоже опасная категория населения, даже опасней, чем бабушки. У бабушек таких грехов нет, как у некоторых подростков, они о таком даже не знают. Подростка к себе надо расположить. Священник — это фигура официальная. Если нет какого-то контакта с молодежью — не в смысле в волейбол пойти играть, а именно отеческого, если нет у меня такой жилки — я очень рад, что у нас есть взрослые катехизаторы, которые могут с молодежью заниматься.

Молодые девицы — это особая категория населения, нуждающаяся в родительской заботе. Не в духовной даже («Отчитайся в грехах!»), а именно в родительской. Одна наша сестра вследствие какой-то внутренней одаренности направляет к более глубокой жизни тех женщин, которые хотят серьезного покаяния. У кого-то получается успешно работать со светскими людьми. Есть, вообще, «универсалы», которые могут работать хоть с кем. Кстати, говоря о слухах. Один батюшка у меня спрашивает: «У тебя там девочки занимаются с людьми?» Да у меня самой молодой «девочке» 53 года! А, кстати, по канонам диакониссы должны быть в возрасте от 40 лет. Вот «девочки» у меня именно такие. Самой молоденькой, как я уже сказал, 53 года, а самой старшей — 73. Штат у нас не маленький — 23 человека.

И все это люди твердо верующие, твердо православные?

Конечно. На такое дело поставить человека некрепкого — это убить его просто.

А есть у Вас молодые люди — катехизаторы?

Молодых людей на эту должность ставить нельзя, потому что они недостаточно зрелые. Есть мужчины-катехизаторы. Двое из них старше 45-ти лет, и один — тридцатилетний, но он очень крепкий, очень опытный и занимается как раз с людьми младше себя — с 20-летними парнями. Ну, и я еще, поскольку я увидел, что это — основное дело.

Как же вы оплачиваете работу такого большого штата, если у Вас такой маленький приход?

Приход у нас маленький по размерам помещения, а не по количеству прихожан. В основном наши прихожане живут на Сортировке, но и из города к нам тоже ездят. На воскресной службе у нас бывает человек 200 с лишним. Причастников от 120 до 140 человек. Так что я не считаю, что наш приход совсем маленький. А по поводу зарплат — они у нас небольшие. И я не скрываю, что все деньги в храме уходят, в основном, на самообеспечение. Но чудеса таковые получаются, что мы никогда без зарплат не сидели. То есть люди получают стабильно небольшую свою зарплату, официальную, с налогом — мы укладываемся ноль в ноль.

Насколько я понимаю, у вас должен родиться вопрос: если крестится 13 человек в год, то чем же занимается эта орава катехизаторов?

Пока Вы об этом не сказали, вопрос не рождался. А чем, действительно, так много людей занимается?

Давайте начнем издалека. Лет пять назад богословский Свято-Тихоновский университет восстановил чин Крещальной Литургии. Замечательнейшее дело! Это древнехристианская традиция -крестить людей два раза в год, перед Рождеством и перед Пасхой. Человека в те времена готовили к крещению от года до пяти лет, спокойно, вдумчиво, внимательно. А крестили не просто отдельным Таинством, а это было вписано в Литургию. Потому что, на самом деле, все Таинства выходят из Литургии, как и все богослужения. Сначала была Литургия, а потом уже от нее образовались утреня, часы, различные Таинства, в том числе и крещение. Это был особый чин, который и восстановили свято-тихоновцы по благословению Святейшего Патриарха. Мне это чинопоследование привезли из Москвы наши студенты, и мы стали именно так крестить.

Замечательно! Это — настоящее торжество. Мы человека год буквально рожали, и, вот он стоит в центре храма с зажженной свечой, в белом одеянии (не в крещальной рубашке, но в чем-то светлом, радостном). Само крещение происходит во время антифонов, прямо по чину. А чин такой, что он направлен прежде всего на крещающихся и на всех членов общины. Помните вход на «Херувимской» — там поминаются Святейший Патриарх, Архиерей, прихожане храма, и называются имена крестившихся людей. Когда во время крещения ходят вокруг купели с песнопением "Елицы во Христа крестистеся«- отсюда начинается вход с Евангелием, и крещение плавно перетекает в Литургию, ничуть не удлиняя ее. И это так торжественно, празднично! Новокрещенные причащаются первыми, перед детьми. Крещальная купель у нас расположена за системой шторочек.

Крещение ведь состоит из чина об оглашенных и самого крещения. Чин об оглашенных мы совершаем с вечера. Человек исповедуется в своих грехах, с которыми он расстается и с которыми будет бороться, совершается чин об оглашенных: отречение от сатаны, соединение со Христом. Наутро человек приходит, начинается Литургия, он крестится, помазывается миром, затем причащается. Но причащается не просто потому, что ему сказали, что так надо, а он осознанно это делает, его к этому подготовили. Он знает, Кого сейчас примет в Причастии.

И после Литургии (это я уж сам придумал) мы его поздравляем. Он стоит перед амвоном, и все к нему подходят, обнимают, целуют, поздравляют. Ведь это событие редкое, и ожидаемое, и радостное. И люди потом говорят: «Ну, почему же я в начале 90-х крестился непонятно как, не осознал ничего, пришел неподготовленным!» А года три назад сложилась просто анекдотическая ситуация. В какой-то момент я понимаю, что наши оглашенные живут похристиански лучше, чем мои давние прихожане: лучше в плане благочестия, лучше в плане веры, лучше в плане борьбы с грехами. Это было однозначно лучше, они прямо-таки контрастировали. И я думал: «Да что ж такое? У меня полхрама христиан, и какая-то кучка новоначальных выглядит лучше». И мне стало понятно, почему. Ведь с теми-то никто не занимался. И тут мое внимание обратилось на прихожан, которые уже давно крещены. И пошлопоехало. Вся работа, на самом деле, оказалась здесь.

Я начал спрашивать людей о качестве их веры, стал приглашать на беседы с собой и с катехизаторами, которых тогда было двое со мной вместе. И тот кошмар, который я услышал по поводу веры своих любимых прихожан, толкнул меня на все эти, с точки зрения человека стороннего, злые вещи. Заставлять человека, ходившего в храм много лет, учить основы веры, обсуждать с ним свойства Божии. Господь вездесущ? Да, человек не спорит. А что это значит? И тут начинаются такие фантазии, что, если подходить к ним строго богословски, это ереси!

Или пантеизм какой-нибудь, или представление Бога трансцендентным, недоступным миру. И понятно, почему человек не исправляется. Он принял это холодное слово «вездесущий», но не понял, что Господь проникает Собой весь мир и прекрасно меня знает, и видит мои мысли, чувства, и сердце мое видит — причем, всегда. А человек думает: «Он где-то там, далеко и высоко». И на вопрос: «Где Бог?» мои прихожане начинают рассказывать такие истории, что хоть записывай и издавай сборник мифологий о том, что Господь где-то на Венере, на седьмом небе и так далее. Он есть, но Он где-то там. Значит, я могу здесь делать все, что угодно. Поэтому мои исповеди будут мучительны и для меня, и для священника, который их слушает.

Ведь как написано у святых отцов: «Если правильной веры нет, правильного покаяния не будет». Это же логично! Если я не выучил таблицу умножения, то о каких алгоритмах я могу говорить? Моя алгебраическая практика в этом случае будет всегда кривая, потому что я основ не знаю. Так вот, получается, что основы веры (это не догматика какая-то глубокая, я не заставляю прихожан учить деяния святых соборов, вовсе нет, это простые, элементарные вещи) очень важны. Свойства Божии знать христианину обязательно. Я же узнаю свою жену любимую среди большого разнообразия других женщин, потому что я отношусь к ней хорошо. А если я Господа люблю, почему я о Его свойствах выучить не могу? Они простые, я их должен понять и в сердце положить.

Мы изучаем Адама до грехопадения, это очень важно. Некоторые люди не понимают вопроса своей греховности: «Я такой есть, таким уродился, такому злу научился». Но когда мы изучаем, каков был Адам в раю, что за грехопадение совершилось, что было после грехопадения, оказывается, что мы — такие, какие есть — неправильные. Мы находимся в состоянии гибели, и из этого состояния нам нужно выходить. Как выходить? Через Господа Иисуса Христа. И только тогда человеку становится понятна суть искупления. У нас ведь христианин может не знать, что такое искупление. Умом понимает, сердцем не понимает. И получается, что, когда мы все это разбираем, человек начинает понимать, зачем Христос пошел на крест. Оказывается, вследствие этого возможна борьба с грехами вместо распространенного фатализма: грех есть — и вот я с ним хожу, хожу, и ничего не изменяется в моей жизни.

Так мы проработали три года. Сейчас, опять же, мне легко говорить, а это была жуткая работа. Такой маховик нужно было провернуть! Не хвастаюсь. Обиделись многие, ушли от меня, подумали, что я с ума сошел: «Батюшка у нас такой хороший был, всех любил, сейчас всех не любит». Но были и те люди, которые остались, поверили, что это возможно, которые стали проходить все это занятие не только теоретически, но и практически. Я, по сути, только тут-то и начал прихожан узнавать, хотя общались мы уже несколько лет.

Когда мы с человеком начинаем разбирать грехи с самого детства, тогда нам становится понятно, почему он приходит с одними и теми же грехами. А иначе не понятно, чем помочь. Люди же верят, что батюшка тебе скажет, и ты все поймешь, а ему Бог уж открывает, что тебе ответить. А ты — батюшка — стоишь тупой-тупой и понимаешь, что ничего тебе не открывается, ты не знаешь этого человека, и ничего, кроме общих слов, ты ему сказать не можешь и помочь тоже не можешь. Другое дело, когда мы начинаем разбирать все неспешно, спокойно. Эти занятия проходят у нас от полугода до года. Раз в недельку час посвятить этому можно?

Можно. И человек начинает чувствовать вкус духовной жизни, он начинает понимать, что, оказывается, о вере говорить можно и, оказывается, это интересно. Открывает для себя творения святых отцов и тут, опять же, оказывается, что они писали интересно. И пошло, пошло, пошло. Получилось так, что те люди, которые поверили, которые захотели пройти через этот процесс, затем вовлекли в него и других людей. Потому что вследствие этой работы, как оказалось, вскрываются самые настоящие недостатки души.

Что получалось раньше? Вот приходит человек в середине 90-х годов в Церковь. Допустим, он был крещен еще в детстве. Каяться он начинает с момента своего прихода, а предыдущий отрезок своей жизни он как бы перечеркнул, нет его, все. Год-два все хорошо, благодатные впечатления. Но проходит десять-двенадцать лет, он приходит и говорит: «Каяться не могу, исповеди у меня сухие, после Причастия меня разносит, молитвослов ненавижу...» То есть — полное омертвение, и не понятно, почему. Или это высокодуховный подвижник, у которого уныние началось, или тут все настолько не настроено, что там ничего и не могло появиться благого. Начинаем исследовать, и оказывается, как царь Давид говорит: «От юности моей борют меня страсти». Получается, что в юности человек делает много смертных грехов и, когда он лет в 40 приходит в Церковь, он прошлый период жизни перечеркивает. Но ведь понятно же, что если я в 20 лет сломал позвоночник, а в 40 лет он станет напоминать о себе болями, то этому не надо удивляться. Если в застарелых грехах не покаялся, не осознал их, не оплакал их по-хорошему, то и сегодняшняя жизнь не настроится. Но, чтобы это стало понятно, нужен был серьезный процесс.

Путь проб и ошибок, анализ ошибок привел к необходимости такой однозначно нудной работы. Потому что это к преподобному Серафиму приходили люди, по тысяче в день, и он каждому говорил именно то, что нужно. А мы так не можем, мы сидим — два слепца — и движемся наощупь: было — не было изучаем. У нас же как обычно бывает: человек идет на исповедь и вспоминает кусочками. И очень часто исповеди людей таковы: «Не слушалась мужа, осуждала ближних», — и плюс еще какой-то блок из прошлого.

Это ведь хитрая, лукавая ошибка. Лукавый что делает? Он на меня сегодняшнего не дает смотреть, а на всякие мелочи из прошлой жизни внимание наше обращает, раздувает из этих мух слонов. И я вижу прошлое, но не вижу себя настоящего. Сами понимаете, что может получиться с человеком, который идет вперед спиной. И вследствие нудного, терпеливого, кропотливого занятия с позиции этого человека, который хочет в себе разобраться, в итоге выявляются главные страсти души. У кого-то генеральная страсть — блуд, у кого-то — гордость, у кого-то они перемежаются... Это обыкновенная, терпеливая работа, как у врачей, здесь ничего нового в этом смысле нет. И думать, что работа эта основана на моей харизматической личности — это неправда. Это просто активно работает методика. Это работа лаборанта, который исследует анализы. Мы же не требуем харизматичности или святости от лаборанта — только опыт, знания, какие микробы полезны, какие нет.

Еще мы учим человека молитве, покаянию. И потом он начинает регулярно исповедоваться и причащаться.

Вы имеете в виду молитву по молитвослову?

Нет, я говорю о молитве Иисусовой, об умной молитве. Потому что по молитвослову — это просто.

Совсем даже не просто. Можно читать, и стоять, и бубнить, и при этом совершенно о другом думать.

Я это знаю, и по самому себе в том числе.

А тогда скажите, как быть и что с этим делать?

Не скажу. Я же вам уже объяснил, что это нудный годовой процесс.

То есть Вы хотите сказать: «Приходите к нам»?

Не хочу я так сказать. Я не хочу, чтобы из моего любимого Пантелеимоновского храма люди сюда бегали.

А говорят, что Вы кому-то запретили к нам в храм ходить?

Такого никогда не было, и быть не могло. Чем это храм Пантелеимоновский отличается от храма Владимирского? Ерунда. Я на это не обижаюсь и не удивляюсь. Существует субъективный момент восприятия, когда человеку говоришь одно, а он почему-то под этим подразумевает какую-то подоплеку. И потом эту подоплеку ставит во главу тезиса. Мне столько подобных шишек прилетело, что я уже привык. А все потому, что процесс узнавания правды о себе является для человека болезненным. И эта правда человека, желающего исцелиться, лечит, а нежелающего исцелиться прижигает. Вот отсюда и такие реакции у людей, и, как следствие, разные слухи.

А бывает так, что процесс духовной работы начался, а завершен не был? Что человек сошел с дистанции?

Да, получается и так. Огласительные беседы — это несколько занятий. Потом заходит речь о смертных грехах, и вдруг выясняется, что человек в них живет. Это страшная действительность — он в них живет. Его жалко, его никто не осуждает, но, когда ему говоришь: «Дорогой мой, это надо оставить, потому что это и Христос несовместимо никак»,- он отвечает: «Я это еще люблю». И все. На этом занятия прекращаются. Потому что куда дальше-то идти?

Вы говорили о людях, крещеных в детстве и пришедших в храм уже в зрелом возрасте. А если человек крестился лет в 50?

Благодать крещения омывает все грехи. Но если человек, допустим, до 50-ти лет грешил, а потом крестился без должной подготовки, то он и после крещения будет грешить тем же самым. Да, на момент крещения ему грехи простились. Но, поскольку он остался собой, он продолжает делать то же самое. Поэтому необходимо проанализировать, как жил человек в юности, чтобы увидеть сегодняшние особенности души.

Тут дело не в том, что мы не доверяем благодати Крещения — нет, Крещение — это рождение духовное. Но в том, что было до этого рождения, обязательно надо разобраться. У святителя Игнатия замечательно по этому поводу написано, что, если человек не раскаялся осознанно в грехах, бывших до Крещения, он в них впадет в еще большей степени. Святитель четко об этом пишет. И это правда. Когда начинаешь разговаривать с людьми, они говорят: «Кто бы мне сказал до крещения, что того или этого нельзя!» Ведь бывает, что после крещения снова и аборты совершаются, и измены, и всякая беда. Получается, что до крещения человек был пленником сатаны, а теперь добровольно сдался. Поэтому нужно все рассматривать, всю жизнь.

Отец Андрей, существует ли среди прихожан Вашего храма такой настрой: «Наш храм самый лучший»?

Мы должны понимать два аспекта. С одной стороны, если мы говорим о евхаристической общине, община — это семья. И я свою семью, где воспитывался, своих маму и папу люблю и считаю, что они являются самыми лучшими в мире. Что у нас дома была самая уютная обстановка, и мама жарила самую вкусную в мире картошку, и у меня в детстве была самая замечательная в мире собака, и та деревня, где я родился, лучше Екатеринбурга (я, кстати, в этом убежден и сейчас, и с большим трудом выдираю себя из отпуска в Екатеринбург). Это — здоровый патриотизм семейственности. Но есть и патриотизм больной, когда я считаю себя чемто особенным, настолько особенным, что все другие братья во Христе — какие-то неправильные, ниже меня. То есть, я превозношусь.

В таком случае это уже нездоровый патриотизм, основанный на гордости, когда я считаю, что мой храм, мой город, моя епархия, моя страна самые лучшие, а все остальные — варвары, идиоты, духовно низкие люди. Поскольку наша работа основана на моих недостатках и ошибках, мои прихожане не виноваты в том, что я вот такой, какой есть, со своими странностями.

Поэтому их винить в том, что они еще почемуто ко мне хорошо относятся, нельзя. Наверное, ничего в этом плохого нет.

Но негативного отношения ни к одному храму нет ни у меня, ни у наших сотрудников, ни у прихожан. Возникают такие острые вопросы тогда, когда впервые пришедший человек говорит: «А почему у вас по-другому? Чем вы тут отличаетесь?» На этот вопрос очень трудно отвечать. В декабре у нас в епархии проходили «Екатерининские чтения», и там, во время работы «Круглого стола» мы обсуждали оглашение. И я спросил отцов, которые этой же темой болеют, как они отвечают на подобного рода вопросы. Отец Алексей Яковлев тоже сталкивается с этим, другие священники, призывающие людей к более внимательной жизни, также слышат: «А ты-то чем лучше? А ты-то кто такой?» И вот ответ: «В советское время Церковь была лишена возможности проповедовать людям, а это — самая главная задача Церкви. Мы так понимаем этот процесс. Литургия у нас та же, что и в других храмах, ничем не отличается, таинства те же.

Мы — часть Русской Православной Церкви, греховная, худшая ее часть, но мы ничуть себя от Церкви не отделяем. А настоятель у нас так понимает эту работу, делать ему больше нечего, вот он этим и занимается». И все, и человек уходит, по крайней мере, с ответом. Но обвинять прихожан соседнего храма, что они свой храм любят больше, чем мой, или живут как-то по-другому — это несправедливо. Давняя христианская пословица гласит: «В чужой монастырь со своим уставом не ходят».

И мы понимаем, насколько все зависит от пастыря. Еще одна пословица «Каков поп, таков и приход» раскрывает все полностью. Если в Свято-Пантелеимоновском храме есть направленность на социальную работу — это и происходит. Если во Владимирском мы задумали просвещать — мы этим и занимаемся. У тюремного храма, допустим, своя специфика. У Храма-на-Крови — своя. И это хорошо. Недаром апостол Павел в догматическом учении о Церкви говорит, что мы — частичка Тела Христова. Ясно, что должно быть сердце, должны быть легкие, печенка-селезенка. Так же и в Церкви.

Мы не манекены, чтоб быть друг на друга похожими. Мы живые люди, каждый со своими способностями, недостатками и особенностями, но мы все — Тело Христово. Мы все — земная Церковь. И поэтому каждый нужен. И тот, кто социальной работой занимается, и тот, кто просвещает — все нужны. Благодаря тому, что мы разные, мы имеем возможность делиться мнениями, я имею возможность услышать ваши вопросы, дать свои ответы. Вы, как свободные люди, стали думать, о каких-то ответах скажете: «Он прав», — или: «Он не прав», — вот и начался диалог. Еще с древности так было.

Вот есть у нас основа догматическая, в этом мы едины. А частные вопросы могут решаться по-разному. И даже в одном храме несколько священников могут дать противоположные ответы, как они понимают тот или иной процесс решения вопроса.

Поэтому наличие здорового патриотизма — это хорошо. А когда человек — космополит, когда он не имеет родины — это хуже. Каждый любит свой храм — пусть маленький, невзрачный, а он для него — как константинопольская София. Пусть так и будет.

Батюшка, существует ли у Вас в храме такая работа с молодежью, которую можно назвать — простите за модное нынче слово — «тусовка»?

Да, так это и называется — тусовка. Тусоваться я перестал. Люди, которые не знают моей внутренней приходской работы, укоряли меня в том, что изменилась жизнь прихода в худшую сторону (это не мои прихожане так говорят). Я считаю, что наоборот, улучшилась. Если количество причастников с 60 до 140 вырастает за два года, это о чем-то говорит? Да. А количество волейбольных матчей ни о чем, на самом деле, не говорит. Я понял 4 года назад, что надо заниматься молодежью. То есть, это и всегда было понятно, но стало интересно поставить своеобразный эксперимент: не только привести людей в храм и показать позитивный образ Церкви, а именно привести ко Христу.

Можно показать кому-то университет и сказать: «Университет — это хорошо!» Человек ответит: «Вот замечательно! Я-то думал, что это нечто страшное, а тут, оказывается, хорошо!» Но поступить в университет, учиться в нем, окончить его и потом еще работать по специальности это уже другое дело, более сложное.

И вот, поскольку молодежь у нас, слава Богу, есть, я решил на примере наших ребят-студентов попробовать привлечь других. А у нас проблема. Если в Пантелеимоновском храме много девчонок, то у нас их нет. Начали собирать друзей, подруг. Собралось человек 40. Проблема оказалась в том, что собираться молодежь желает и может, но нужен некий стержень. Но моя задача ведь иная, чем просто заниматься молодежным досугом, моя задача — привести их ко Христу, эта задача и сложней, и страшней. А они не хотят. Два года я с ними промаялся. Играли мы в волейбол, ходили в походы, три раза в неделю собирались — и у меня дома, в том числе. Через эти два года я просто устал. Устал физически. Я понял, что из комсомольского возраста уже вырос.

Параллельно шла работа, о которой я вам рассказывал. Это же удивительное дело, когда видишь, как оживает душа, это — чудеса! А там, в тусовке, все просто на уровне хи-хи и ха-ха. Это потеря времени. А больше всего меня добило то, что наши молоденькие девчоночки в 15 лет пошли блудить! А ведь их мамочки — здесь, и они воскресную школу закончили! Они приходили к концу Литургии, потом кушали в трапезной, потом с удовольствием тусовались, а результат вот такой.

И после двух лет этой «клубной» деятельности я сказал: «Ребята, давайте-ка я от дел отойду, а вся активность — вам». Потому что я, на самом деле, как клоун там был. Представьте себе, что это такое — от 10 до 40 человек, разновозрастных, разномастных, которым хочется хихикать — организовывать и направлять. Комсорг, натуральный комсорг, говоря терминами нашей с вами юности. Как только я дал им полную свободу, они развалились. А те люди, которые ходили в храм и воцерковлялись, после этого сказали: «Слава Тебе, Господи! Отец Андрей, мы стеснялись Вам это сказать, но нас за два года так это достало!» Вот именно эти люди и остались, а все ребятки-девчатки, которые сюда, как в клуб, ходили — они все исчезли.

И молодежная работа в нашем храме ведется теперь в виде предоставления всяческих возможностей, чтобы человек воцерковлялся: индивидуальная работа, отеческое отношение, помощь — все что угодно, но — в духовном плане. Молодежи в храме стало больше, больше стало внимательных ребятишек, больше стало причащающейся молодежи, причем, не подросткового, а активного возраста.

Батюшка, что бы Вы пожелали нашим читателям?

Пожелал бы быть хорошими патриотами своих храмов и быть хорошими христианами, чтобы мы не позорили в глазах людей неверующих ни свою Церковь, ни свой храм.

Яндекс.Виджеты

Добавив на главную страницу Яндекса наши виджеты, Вы сможете оперативно узнавать об обновлении на нашем сайте.

Православный вестник. PDF

Добавив на главную страницу Яндекса наши виджеты, Вы сможете оперативно узнавать об обновлении на нашем сайте.