История одной семьи

Рано или поздно наступает время, когда мы начинаем задумываться о своих корнях. Начинаем расспрашивать своих домашних, листать старые книги и журналы, посещать архивы. Это нормально. Никакой человек не может жить без родовой памяти, без знания того, откуда он вышел и понимания того, куда он идет.

История любой семьи – это история переплетения нескольких фамилий, порой берущих свои истоки в совершенно разных регионах нашей необъятной Родины. А история рода, как капля воды в океане, вбирает в себя всю историю этого огромного океана с названием Россия.

У моего поколения (а я уже вполне могу так написать), родившегося в 60-ые годы прошлого века при Н. Хрущеве, во времена «холодной войны» и «оттепели», отцы и мамы родились при И. Сталине перед Великой Оте-чественной войной. Бабушки и дедушки – в начале XX-го века при последнем российском Императоре Николае II и перед октябрьскими событиями 1917 года. А уж если идти глубже, к прабабушкам и прадедушкам (как правило, мало кто забирается в поисках родословной дальше этого), то выходит, что они родились еще при царе Александре II Освободителе и перед его страшной гибелью в 1881 году. Так что не побоюсь сказать, что знать историю своей семьи – это все равно, что знать историю своего Отечества.

Я хочу рассказать вам о моих бабушке и прабабушке по маминой линии. О том, что такое Воспитательный дом, где выросла моя прабабушка. О том, почему моя бабушка так и не получила фамилию своего отца. О том, какую роль сыграла в судьбе моих родных Казанская икона Божией Матери.

Любой поиск начинается с семейной легенды или какой-то загадки. Мне, например, было непонятно упоминание в рассказах моей бабушки Смольного института, где, якобы, воспитывалась ее мама. После долгих разговоров, запросов архивов и копания в книгах (об интернете тогда еще и не слыхивали) мне, наконец, удалось установить истину. Начнем с того, что моя прабабушка, Мария Николаевна Николаева, родилась 24 декабря 1879 года в Санкт-Петербурге и воспитывалась в Императорском Воспитательном Доме.

Императорский Санкт-Петербургский Воспитательный дом был открыт в 1770 году по инициативе близкого сподвижника Императрицы Екатерины II, действительного тайного советника Ивана Ивановича Бецкого. Это было учреждение для призрения и воспитания незаконнорожденных детей, сирот и детей бедняков. Не потому ли хотел И.И. Бецкой сформировать из этих детей людей нового типа, сделать из них будущую опору нации, что сам был рожденным вне брака сыном князя И.Ю. Трубецкого? Во всяком случае, Бецкой мечтал, что «все, воспитанные в сем Доме, – обоего пола, и дети их, и потомки в вечные роды останутся вольными» и смогут «похвальные плоды произвесть к очевидной пользе … своего народа».

В Воспитательный дом поступали дети от крестьянок, мещанок, солдаток, дворянок, от женщин купеческого и духовного звания, от цеховых и даже от иностранок. Привратник обязан был только спросить, крещен ли младенец и как его имя. Потом он вносил запись в главную «Приносную книгу».

Вот так под номером 27 в начале 1880 года и был записан в Санкт-Петербургском Воспитательном доме младенец женского пола. Сведений о родителях не поступило. Человек, принесший ребенка, либо ничего не знал о них, либо не захотел ничего говорить. Крестили приносимых детей в церкви святой Марии Магдалины при Воспитательном доме. При крещении ребенку давали отчество и фамилию по имени крестного отца. Скорее всего, им был совершавший Таинство Крещения священник.

Так моя прабабушка стала Марией Николаевной Николаевой. В тот день крестилось сразу несколько детей из Воспитательного дома. И все они стали Николаевыми, братьями и сестрами во Христе: Мария, Александра, Екатерина и Иван. Все вместе они были отданы на воспитание бездетным крестьянам Ломбаревым в деревню Ухора неподалеку от Кингисепа. Предписание об этом издала еще императрица Мария Федоровна в 1797 году. Надо сказать, что крестьянские семьи, взявшие на воспитание детей, получали «за усердное попечение» деньги и продукты. До 8-ми лет дети воспитывались в этой крестьянской семье, затем снова были направлены в Воспитательный дом.

С восьмилетнего возраста питомцы воспитательных домов обязательно должны были обучаться грамоте и профессии. Дети учились «сверх разных ремесел и рукоделий, которые надлежит почитать за основание», читать и писать, арифметике, географии, рисованию, домоводству, садовничеству и Закону Божьему. Девочки получали не меньший курс обучения, чем мальчики, что было для того времени исключительным явлением. Многое делалось и для нравственного воспитания питомцев. Например, в утренних и вечерних молитвах воспитанники читали, в том числе, следующее прошение: «Тебе молим, Владыку, и Бога нашего, да сотвориши долголетны и безболезненны Родители и Сродники наши», — то есть молились о тех, кто их бросил.

После учебы, в возрасте неполных 18-ти лет, Мария Николаева поступает на службу в Александровский институт. Начинает служить при столовой. Александровский женский институт был открыт в середине XVIII века при Смольном институте благородных девиц для девочек из мещанского сословия.

По достижении совершеннолетия (21 год) питомцы покидали Воспитательный дом. Так было и с Марией Николаевой. В 1900 году она была причислена к мещанскому сословию и перешла на службу во Вдовий Дом, – благотворительное учреждение по призрению вдов и их детей, также расположенное на территории Смольного монастыря. Скорее всего, она состояла служащей при Доме призрения бедных девиц благородного звания, так как, по рассказам моей бабушки, ухаживала за пансионерками. В знак благодарности те делали ей разные подарки за службу. Так у Марии Николаевой скопилось 5 или 6 перстней, которые в голодные 20-е годы она сдала в Торгсин, чтобы вылечить старшего внука. В этом же учреждении при ванной и столовой служили и крестные сестры Марии Николаевой – Александра и Екатерина.

В 1907 году Мария Николаева вышла замуж за Ивана Федотовича Сафонова, а в следующем году у нее произошли сразу два радостных события: в июле она была награждена серебряной медалью Воспитательного дома на зеленой ленте для ношения на груди, а в декабре у нее родилась дочка Евгения. Но по стечению обстоятельств повенчаться родители Жени смогли только через 6 лет. Венчание состоялось в Троицкой церкви, что напротив Петропавловской крепости. И дочка Женя от радости прыгала на одной ножке и приговаривала: «Мама на папе женилась!».

Мария Николаевна и Иван Федотович Сафоновы обратились в Окружной суд по поводу оформления документов на свою дочь. Но в самом начале 1915 года Иван Федотович скоропостижно скончался от порока сердца. Агония длилась всю ночь, а скорая помощь ехала очень долго. Пай Ивана Федотовича в небольшом цветочном магазине на Большой Дворянской улице оказался практически исчерпан, и Мария Николаевна была вынуждена работать, чтобы прокормить себя и дочь. Она торговала рыбой с тележки на ближайшем рынке, работала в больнице. Уроки медицины и хирургии в Воспитательном доме оказались очень кстати. В октябре 1917 года в городе начались беспорядки: убивали городовых, громили государственные учреждения. Было сожжено и здание Окружного суда на Литейном проспекте, где хранились документы на официальное удочерение Жени. В результате она так и осталась по свидетельству о рождении Евгенией Николаевной Николаевой, а не Евгенией Ивановной Сафоновой.

В 1918 году, когда Мария Николаевна работала в 1-ом Красногвардейском госпитале на Суворовском проспекте, она заболела «испанкой» (тяжелая форма гриппа, пандемия которого в 1918-19 годах унесла по всему миру свыше 50 миллионов жизней). Спасения, практически, не было. Но во время кризиса, когда Мария Николаевна лежала в больничной палате, ей была явлена Казанская икона Божией Матери. Икона появилась в дверях палаты и начала медленно приближаться к больной. «Матерь Божия, – взмолилась Мария, – Ты бы приблизилась ко мне, чтобы я могла приложиться и исцелиться». Икона приблизилась, приложилась к ней Мария Николаевна и утром пошла на поправку. Это было чудо. После выздоровления в доме Марии Николаевны помимо икон Григория Победоносца и Николая Чудотворца, появилась небольшая иконка Божьей Матери «Казанская».

В 1920 году Мария Николаевна еще раз меняет работу. Она устраивается в больницу Тарновского на Фонтанке. А что же Евгения? Проучившись два года в гимназии Шуйской, после ее закрытия она переходит в Пушкинскую школу недалеко от Сампсоньевского моста. Из-за конфликта с учительницей Женя, проучившись два года подряд в третьем классе, сама забирает документы и переходит в другую школу, расположенную далеко от дома. Годы учебы шли не скучно. Одно время Евгения пела в церковном хоре в Троицкой церкви, участвовала в постановках драмкружка, занималась пением в клубе трампарка, ходила с подружками в Мариинский театр, вела дневник со стихами.

Моя бабушка Евгения Николаева – человек своей эпохи. Она видела последнего российского Императора Николая II во время военного парада на Марсовом поле, видела и выступление «вождя мирового пролетариата», была знакома с певцом Вадимом Козиным, за ней ухаживал Валерий Соловцов, актер и будущий режиссер Ленинградской киностудии, ей довелось быть на поэтическом концерте Владимира Маяковского.

Сентябрь 1941 года. Ладожское озеро

В 1930 году, в возрасте 21-го года, Евгения Николаева вышла замуж за Костю Макутина, уроженца города Колпино, рабочего Ижорского завода. Познакомились они за 5 лет до этого события в кино, когда Костя, приметив в очереди за билетами симпатичную девушку с подружкой, узнал, какие у них места и купил билет рядом с Женей. Свадьбу сыграли сразу же после службы Кости в армии. В следующем году родился первенец – сын Валентин. Мария Николаевна благословила Евгению с Константином той самой Казанской иконой Божией Матери. А в феврале 1932 года Мария Николаевна Николаева умерла. Отпевали ее в Троицкой церкви, а похоронили на Волковском кладбище.

Хоронила свою маму Евгения одна. Костя в тот момент был в командировке в Макеевке, где в составе бригады монтажников с Ижорского завода работал над выполнением «заказа революции» – монтажом первого советского блюминга, построенного без иностранной помощи. Будучи квалифицированным специалистом, Костя принимал участие и в монтажах второго (Днепродзержинск) и третьего (Златоуст) блюмингов. Женя, переехав в Колпино, в большой 2-х этажный дом семьи Макутиных, вела хозяйство и воспитывала сына. В 1936 году родилась дочь Нина – моя мама. А Костя работал в цехе по производству корпусов и башен для танков КВ. За два года до войны в семье Макутиных родился еще один мальчик – тоже Костя.

А через 2 месяца после начала Великой Отечественной войны немецко-фашистские войска уже подходили с боями к Ленинграду. В начале сентября 1941 года несколько цехов Ижорского завода были эвакуированы в Ленинград. По дороге на вокзал семья Макутиных попала под бомбежку. Как вспоминала позже Евгения Николаевна, до вокзала им пришлось ползти по окопам, причем, Константин прикрывал собой дочь Нину, а Евгения – мальчиков. В Ленинграде пришлось остановиться на Обводном канале, у дочери Александры Николаевой (племянницы Марии Николаевой). 8 сентября 1841 года фашистские войска захватили станцию Мга и перерезали последнюю железнодорожную ветку, связывающую Ленинград с Большой землей. Началась блокада. Семья Макутиных, как и все ленинградцы, переносила бомбежки и обстрелы города, снижение норм питания. Однажды во время налета бомба упала в фонтан в центре двора дома на Обводном канале и не разорвалась.

4 октября 1941 Государственный Комитет обороны принял постановление об эвакуации квалифицированных специалистов по производству танков КВ в Свердловск. Попрощаться с семьей Костя смог только по телефону перед самым отлетом самолета в Тихвин. Он сообщил, что оформил Жене и детям командировку, и что ему обещали отправить семью на Урал. Но только в конце октября Женя узнала от соседей, что на заводе формируют последний эшелон для эвакуации. В заводской администрации выдачей посадочных талонов занимался и.о. директора по кадрам Адулас Иван Михайлович. При этом он требовал сдавать талоны на питание. «А детей чем кормить?» – спросила Евгения Николаевна. Но Адулас был неумолим. Расстроенную Женю выручил парторг цеха, где работал Костя, Михаил Васильев. Он настоял на том, чтобы Жене оставили продовольственные карточки.

4 ноября (в праздник Казанской ико-ны Божией Матери) Женя с детьми села в эвакуационный эшелон на Финляндском вокзале. С собой у нее была только корзинка с вещами и полулитровая кружка. А в специально сшитый вельветовый мешочек, повешенный на грудь, Женя положила метрики на детей и ту самую Казанскую иконку Божией Матери, переданную ей перед смертью Марией Николаевной. Сама Женя была в костюмчике, а в свое пальто она завернула младшего сына. Зима в тот год была суровая. Снег лег уже в конце октября. «Замерзнешь!» – говорили ей соседки по вагону. Но свет не без добрых людей. Начальник эшелона Докучаев отдал ей свой полушубок. В этот же день во время бомбежки был выведен из строя паровоз Ижорского эшелона и состав задержали на сутки. Казалось бы, беда, но, если бы состав ушел в тот день на станцию Осиновец на берегу Ладожского озера, то семья Макутиных оказалась бы на борту сторожевика «Конструктор», который в ночь на 5 ноября был потоплен немецким бомбардировщиком после выхода из порта. Погибло более 200 человек женщин и детей. Уберегла и на этот раз Божия Матерь Женю с семьей. На следующий день Ижорский состав опять остался на Финляндском вокзале. На этот раз из-за шторма не принимала Ладога. Только 6 ноября состав вышел из Ленинграда. Вот и пригодились Жене сохраненные продуктовые карточки. Эти три дня вся теплушка питалась продуктами семьи Макутиных.

Колпино. 1922 год. Второй слева в верхнем ряду – Костя Макутин

День 6 ноября 1941 года надолго остался в памяти Жени, Вали и Нины. По воспоминаниям моей мамы Нины Константиновны (напомню, что ей тогда было 5 лет), высадившись из эшелона, они долго бежали по каким-то мосткам до конца пирса. На рейде их ждал военный корабль. Скорее всего, канонерская лодка. Но подойти к пирсу канонерка не могла. На озере продолжался шторм. Сильная волна. Женщин и детей грузили в баркасы и перевозили на транспорт. Баркасы были перегружены, и Нина помнит, что, когда она опустила руку за борт, та сразу погрузилась в ледяную воду. Подниматься приходилось по шторм-трапу. Все торопились, опасались налета вражеской авиации. Матросы закидывали детей с баркаса на борт. Забросили и Нину. Из-за качки она не могла встать на ноги, а подползла к кнехту и обхватила его руками. Здесь ее и нашла мама, с трудом поднявшаяся на борт с 2-х летним сыном на руках. Людей разместили внутри корабля. Нина помнит, что она прижалась спиной к какой-то трубе, которая все время то нагревалась, то остывала. А в пути пришлось провести около 7-ми часов. Сразу же по выходу из порта налетели фашистские самолеты. «Всю дорогу бомбили да отстреливались, бомбили да отстреливались», – рассказывала мне уже в 90-е годы моя бабушка Евгения. Я сердечно благодарен тем матросам и командирам неизвестной для меня канонерской лодки Ладожской военной флотилии, которые выполнили свой долг до конца и доставили в тот день в порт Новая Ладога всех эвакуированных.

А дальше опять эшелон, опять теплушки, опять дорога. В вагоне номер 6, где ехали мои родные – 64 человека женщин и детей. 7 ноября, в праздник, люди прибыли в Тихвин. Обещанного питания не было, к городу подходили немцы, и эшелон спешно отправили дальше на восток. На следующий день Тихвин пал. Опять спасла Богородица мою семью, иначе и не скажешь. Окажись эшелон в оккупированном Тихвине, все могло сложиться иначе.

Столбы, версты, железнодорожные переезды, реки, деревушки, станции. Эвакуационные эшелоны шли медленно, пропуская в сторону фронта воинские и санитарные поезда. Часто стояли по нескольку суток на разъездах или перед крупными станциями. В день проходили не более 100-150 км. Казалось, весь ужас налетов остался позади, но под станцией Бабаево случилась беда. Эшелон был атакован немецкими самолетами. При первых же выстрелах из пулеметов состав остановился, и паровозы (их было два – в начале и в конце эшелона) быстро отцепились и стали уходить. Паровозы в то время берегли больше людей. Обездвиженный состав остался в чистом поле на растерзание бомбардировщикам.

Сосед Вали Макутина по вагону был ранен в щеку, а пуля прошла рядом с мальчиком и застряла в полу. От испуга Валька соскочил с нар и, не обувшись, бросился вон из вагона. В это время началась бомбежка. Женя не успела остановить сына: она одевала малышей. Потом, схватив Валькины ботинки, она вместе с детьми выскочила из вагона. Посадив Нину под кустом и дав ей на руки младшего брата, Женя строго предупредила ее: «Не вздумай никуда уходить отсюда! Слышишь! Никуда!» Потом она кинулась на поиски старшего сына. Нина, обхватив обеими руками двухлетнего брата, сидела под кустом среди разрывов бомб и свиста пуль и повторяла, как молитву: «Только бы мама пришла! Только бы мама пришла!»

Свердловск, 1943 год. Валентин, Костя и Нина Макутины

С Валькой же произошло то, что больше похоже на кинематографическую историю. Выскочив в одних носках из вагона, он и его приятель помчались прямиком по заснеженному полю подальше от эшелона. Один из немецких пилотов, заметив бегущих по целине мальчишек, устремился за ними и дал очередь из пулемета, отрезая беглецам путь к спасительной роще. Началась игра в кошки-мышки. Позже Валентин Константинович вспоминал: «Петляли мы, как зайцы. После следующей очереди упали в снег. Надо бежать дальше, а парень лежит. Я его за плечо переворачиваю, а у него во лбу – дырка». Валька до леса добежал. Женя, не найдя старшего сына, вернулась обратно. Она увидела, что горит соседний вагон. И тогда Женя сделала то, во что сейчас верится с трудом: в одиночку отцепила и оттолкнула горящий вагон (он был последний).

Когда налет закончился, выяснилось, что в нескольких разбомбленных вагонах везли продукты питания. А эшелон в пути уже несколько дней не кормили. Скорее всего, это был чей-то недосмотр в той сложной ситуации спешной эвакуации из Ленинграда или из Тихвина. Вернулся Валька, потом вернулись паровозы, разобрали пути, похоронили убитых, и эшелон пошел дальше на Восток.

Мне довелось читать довольно много материалов и воспоминаний об эвакуации гражданского населения из Ленинграда, где говорилось об организации питания на эвакопунктах по пути следования эшелонов. Но в ноябре-декабре 1941 года с этим дело обстояло очень плохо. Первый раз ижорцев покормили только в Вологде. Манной кашей. Животы потом расстроились у многих. В пути, чтобы прокормить детей, Евгении Макутиной приходилось во время длительных остановок ходить на местные рынки, где она пыталась обменять на продукты свои или детские вещи. Было трудно, но случалось, люди просто помогали едущим в эвакуацию. Евгения надолго запомнила одного матроса, который отдал ей свой паек и хлеб. А на вопрос: «Сколько это стоит?» – просто сказал: «Иди, корми детей».

До сих пор мне трудно понять, как выдержала моя бабушка этот трудный и долгий путь в товарном вагоне с тремя детьми на руках. Дорога до Свердловска длилась 55 ДНЕЙ (!). Вдумайтесь – ПЯТЬДЕСЯТ ПЯТЬ! Почти без еды, без каких-либо удобств и лекарств Евгения Николаевна (а ей было в ту пору всего 33 года) единственная из всего вагона довезла своих детей живыми.

28 декабря 1941 года состав пришел к месту назначения, остановившись в конце пути недалеко от площади 1-ой Пятилетки напротив стоящего и ныне ДК имени Сталина. Костя Макутин прибежал с опозданием. Он стоял в очереди в магазине, чтобы принести под ватником семье еще теплую буханку хлеба. Наконец-то дети и Женя смогли нормально поесть, отогреться и сходить в баню. Евгения долго выхаживала заболевшего еще в пути крупозным воспалением легких младшего сына. «С кулаками», по ее словам, выбивала для него лекарства. И в результате поставила на ноги. Конечно, с прибытием в Свердловск, к мужу, жизнь немного наладилась. Но все также приходилось голодать. Ели лепешки из лебеды, жарили картофельную шелуху на олифе вместо масла. За картофельными очистками во двор одного из домов ходила моя мама Нина. «Там толсто срезали», – вспоминает она сейчас. Жили в тесноте, уплотнили кого-то из местных жителей. Потом получили свою комнату в коммунальной квартире. Евгения Николаевна позже всегда говорила: «Люди хорошие на Урале. Женщины. Если бы не они, не знаю, выжили бы или нет».

Константин Александрович продолжал трудиться на заводе УЗТМ, постоянно был в командировках по области с бригадами монтажников. Старшие дети продолжили занятия в школе. Уроки делали на полу или на подоконнике. Стола в комнате не было. Но время шло, закончилась война. Потянулись в обратный путь эшелоны с людьми, возвращающимися в Ленинград. У Макутиных родился еще один сын – Анатолий. В том же 1946 году Константин Александрович съездил в Колпино, посмотрел на разбомбленный дом и решил не возвращаться. Тем более, что ему предлагали остаться работать на Уралмашзаводе. Из поездки в родные места Константин привез только несколько семейных фотографий, подобранных на улице соседями. Больше из вещей ничего не сохранилось.

За работу на УЗТМ и на монтажах с 1941 по 1966 годы Константин Александрович Макутин был награжден медалью за труд, знаком министерства танковой промышленности и медалью за доблестный труд в честь 100-летия В.И.Ленина.

На Урале продолжилась трудовая биография семьи Макутиных. А началась она еще в XVIII веке на острове Котлин. Туда по указу Петра I в 1715 году из Архангелогородской губернии, откуда происходил род Макутиных, были отправлены работные люди для строительства гаваней. И уже из Кронштадта мещанин Александр Николаевич в 16 лет поступил учеником на Ижорский завод в Колпино. В результате – 56 лет трудового стажа и Грамота Героя Труда за изготовление брони в 20-х годах прошлого века. Таких грамот были удостоены всего шесть ижорцев. А еще трое сыновей пошли по его стопам на завод. Одним из них был мой дед Константин. И его трое сыновей продолжили рабочую династию уже на заводе тяжелого машиностроения в Свердловске. А дочь Нина окончила Уральский государственный университет, стала историком, получила звание доцента. И до сих пор в ее доме хранится маленькая Казанская иконка Божией Матери, которую вывезла из Ленинграда блокадной зимой 1941 года ее мама Евгения Николаевна Макутина.

Максим Покровский

•13 •апреля• 2012•