Евгений Ройзман: «То, что делаешь впрямую, по-честному, обязательно принесет результат»

Если в городе сокращается количество смертей от употребления наркотиков - это хорошо или плохо? Если отчаявшиеся матери и отцы наркоманов знают, что их непутевым детям кто-то готов помочь - это хорошо или плохо? Если наркоторговцы и те, кто их покрывает, перестают чувствовать себя вольготно - это хорошо или плохо?

О Фонде «Город без наркотиков» нашему корреспонденту рассказывает его основатель, Евгений Вадимович Ройзман.

Я задам свой любимый вопрос: зачем Вам это было надо - тогда, в 1999 году, когда несколько человек заявили, что очистят город от наркотиков?

Представь: ты идешь по улице и видишь, что тонет человек. Ты будешь долго рассуждать - надо его спасать или не надо, если ты видишь, что он тонет - и утонет, если ты его не вытащишь? Такая же ситуация была с Фондом. Вот так же оглянулись по сторонам, увидели, что происходит, ввязались - это была просто война, восстание. Потом завели все в цивилизованное русло. Так Фонд и образовался.

Вы тогда еще взяли благословение Владыки Викентия на свою деятельность.

Священники, которые изначально нас поддерживали, посоветовали нам обратиться к Владыке. Владыка очень хорошо нас принял и поддержал с самого начала. И уже никогда от нас не отказывался. Хотя про нас что только ни говорили - и бандиты, и передел рынка наркоторговли...

Я как-то Владыке позвонил: «Давайте съездим на Изоплит, в реабилитационный центр - посмотрите, как у нас там». Он тут же откликнулся, приехал к нам. Всех ребят обошел, каждому доброе слово сказал, каждого утешил, гостинцев привез - приятно было.

Ваша война против наркоторговли изначально предполагала реабилитацию наркозависимых?

Мы не собирались этим заниматься. Думали, что будем только бороться с барыгами. А, когда подняли восстание, задушили цыганский поселок, где поголовно торговали наркотиками, матери наркоманов к нам пошли за помощью. Мало того - в ту осень, когда там перестали торговать (это было осенью 1999 года) приток в клиники увеличился в 4 раза. И, как я уже сказал, к нам матери пошли, тащат своих: спасите, помогите, сделайте хоть что-нибудь!

Множество сектантов утверждает, что они реабилитируют наркоманов - ну, знаешь, кому война, кому мать родна. Кого вытащат, того и вербуют. Бог им судья. Если спасут хоть одного - уже хорошо. Но у них свои цели, свои задачи.

Официальная наркология работает с теми, кто созрел, чтобы бросить колоться. А через нас прошло 8 тысяч человек - у нас никто не созрел. Мы-то работаем со всеми, кто к нам попал: родители кого на веревке привели, кого в багажнике привезли.

Насколько я знаю, срок пребывания в карантине - месяц. За это время происходит детоксикация организма, и человек должен понять, что может обходиться без наркотиков, потом начинается вхождение в нормальную жизнь - но тоже в стенах реабилитационного центра. Но я всегда думала, что в карантине люди пристегнуты наручниками к кроватям, и почему-то в центре на Изоплите никаких наручников не увидела. Это что - доверие?

Послушай, это наркотики, поэтому никто никому не доверяет. Здесь жесточайший контроль и очень большая плотность контакта - ежедневная, ежечасная, ежеминутная. Наручники убрали по одной причине. Нас всю дорогу обвиняют правозащитники - мол, у вас наркоманы в наручниках! - Ну да, у нас - в наручниках. Расскажите, как у вас? А у них, оказывается, никак.

Мы пробовали без наручников. Без наручников они то друг друга порежут, то заложников возьмут, то еще что - мы видели всякое, это наркотики. А наручники мы убрали, потому что поставили видеонаблюдение по всему периметру, и теперь в режиме он-лайн сидят несколько человек и отслеживают каждое движение. Поэтому без наручников. Технология.

Господь всем шанс дает, и если человек этот шанс использует - слава Богу. И доверие восстанавливается - но, конечно, это не быстро. Представляешь, что такое наркоман? Он в 12 лет начал колоться, к нам попал в 25, тяжелее шприца ничего в руках не держал. Каждый день засыпал с мыслью, как бы завтра что-нибудь украсть, чтобы продать, где взять, чтобы уколоться - и каждый день эти мысли на протяжении многих лет. Поэтому контингент у нас специфический.

Но я видел множество примеров, когда люди становятся нормальными.

Вообще, что такое Фонд? Фонд - это пауза. Фонд дает паузу и не слушает, хочет человек бросить колоться или не хочет - ну, что наркоману хотеть бросать? Грабит родителей, грабит прохожих, обманывает друзей, деньги есть, он кайфует - что ему бросать-то? Ему и так нормально. Он вечером, уколовшись, может, и думает, что надо завязывать, а с утра снова ищет возможность уколоться.

Про это мы все знаем. Поэтому Фонд дает паузу, а пауза - это шанс. Наркотики - это билет в один конец. Если ты дал паузу, появляется шанс. И задача, пока у тебя эта пауза есть, чтобы включились мозги, какие-то защитные силы организма.

У какого процента реабилитантов они включаются всерьез и надолго? Поддерживаете ли Вы связь с «выпускниками» Фонда?

Наших «выпускников» мы отслеживаем, кто-то остается работать у нас, все поддерживают с нами контакт. Что интересно - люди, у которых все нормально, гораздо реже попадают в поле зрения, лишний раз не заходят, но, когда надо, они появляются. Многие институты позаканчивали, семьи у всех.

Не удерживаются в реальной жизни процентов 30. 70% перестают колоться.

Сколько реабилитационных центров у Фонда?

Два взрослых и один детский. И можно считать, что женский реабилитационный центр в Алапаевске тоже наш.

Женский центр был когда-то в Екатеринбурге.

Женский реабилитационный центр у нас разгромили в 2003 году. Причем, громили так громко, возбудили 23 уголовных дела, написали во всех газетах, показали по всем телевизорам, а дела прекращали очень тихо, через 4 года, за отсутствием состава преступления.

А почему детьми стали заниматься?

Первым осенью 99-го года у нас появился Вася. Он постоянно крутился возле магазина, рукава у него были спущены, и он все время нюхал то, что было в рукаве, и танцевал. Мы его забрали к себе. И парень попал в дружественную взрослую среду. Кстати, с появлением детей нравы очень сильно помягчали. Потом еще дети появились. Многие из них сейчас уже в армию ушли, детей нарожали. Нам детдомовских много отдавали на перевоспитание. Представь: в детдоме появляется один лидер, с ним еще двое-трое, они начинают всех терроризировать, и с ними никто не может справиться. В этом случае приезжают к нам. А у нас они живут, учатся, спортом занимаются.

За счет чего происходит такое преображение?

Играет роль плотность опеки. Все равно каждый день в школу, все равно тренироваться, все равно уроки делать - и при этом доброе отношение к себе видят.

Но ведь они привыкли иначе...

Все, так уже не получится. У нас человек их провожает в школу, сидит с ними в школе, ведет обратно. И, что интересно - у нас дети всегда будут накормлены, будут в тепле и в сухости, но, тем не менее, ребенка, который начал бегать в 10-11 лет, удержать очень сложно. Но мы именно плотностью опеки удерживаем: убежал - поймали, убежал - поймали. Бывает, что хочется рукой махнуть: он раз убежал, третий, пятый. А на седьмой у него что-то в голове включилось. Поэтому за каждого имеет смысл бороться до конца, даже когда не хочется.

У маленьких шансов больше, если они попадают в дружественную, благоприятную взрослую среду. У нас на Изоплите, казалось бы, каждый мерзавец, каждый наркоман, но когда между ними маленький - его окружат заботой, будут смотреть, чтоб чистый в школу ходил, чтоб за собой следил, чтоб накормлен был, чтоб потренировался. А дети восприимчивы к доброму отношению.

Маленькие - это отдельная история. Привезли - такая маленькая обезьянка, которая только нюхает клей и ничего не понимает. Потом вдруг расправляются плечи, начинает расти, учит стихи, ходит в школу. Потом смотришь - работать стал, женился, дети появились.

Раньше вы ездили по теплотрассам и чердакам и собирали там малышей. А сейчас?

По малышам ситуация очень изменилась. Когда году в 2000-м к нам попадал какой-нибудь маленький, через пару недель, когда он приходил в себя, его сажали в машину, и он показывал лежки таких же, как он - в теплотрассах, в подвалах и так далее. Старших мы не брали, потому что с ними не понятно, что делать. Если человек с 10-11 лет жил на улице, к 16-ти годам у него нет шансов. Но лет до 16-ти вытащить можно. Мы смотрели, кого можно вытащить, с кем можно поработать.

С каждым годом детей на улице становилось меньше, и в последние годы их стало совсем мало. И к нам теперь попадают не с улицы, а родители отдают, когда не могут справиться, или сиротой ребенок остался, или родители запиваются - соседи нам сообщают. А вот так, в свободном плавании на улице их становится меньше. Но, с другой стороны, говорят, что и улица стала опаснее.

В каком смысле?

В смысле педофилии. Мы тут таких историй наслушались и насмотрелись.   Развилась целая индустрия. Надо понимать, что практически все дети, которые оказываются на улице, подвергаются насилию.

Помогает ли кто-нибудь в воспитании ребят из детского центра?

За все эти годы мы не смогли найти ни одного человека со стороны. Очень интересная позиция общества. У меня есть журнал в интернете - раскачанный, один из известных по России. Если я закидываю мысль о том, что нужна помощь - импульсивно, в этот момент помощь поступит, кто-то сделает какое-то движение, но никто не вгрузится в работу. Со стороны невозможно найти учителя, воспитателя. Может, было бы возможно, но платить, чтобы человек работал, надо тысяч 30 - мы общественная организация, мы из своего кармана платим. У нас все на свои деньги - аренда помещения, работа. Никто из властей особо не разбежался, чтобы помочь. И каждый раз - что со взрослым центром, что с детским - работают только наши. Ни один человек со стороны не приживается. Слишком тяжелая работа, малооплачиваемая.

Что дает силы не отступаться от того, что начали? При том негативе, с которым приходится постоянно сталкиваться, при тех ушатах помоев, которые регулярно на Фонд выливают, при том противостоянии.

Я думаю, что очень серьезный стимул - это собственно противостояние. То, что нас все это время поливали грязью, клеветали, давили всеми возможными способами, просто катком ехали. Уже это стимулирует сопротивляться. Я говорю сейчас про себя, но думаю, что то же самое относится ко всем парням.

И второе: ты видишь результат. К 1999 году в Екатеринбурге от употребления наркотиков умирало по 40 детей в год. В 2000 - уже поменьше. Как только ужесточается борьба с наркотиками, от употребления отсекаются начинающие и дети. Закоренелый нарколыга себе и на Марсе найдет. А вот эти сразу отсекаются, поэтому детская смертность и реагирует на активизацию борьбы с наркотиками.

Я объясню, как выглядит детская смертность 40 человек в год. Представь себе: ты 1-го сентября заходишь в класс, перед тобой сидят 40 ребятишек - ушастые, в бантиках, шеи тянут, все на тебя смотрят. А 31 мая ты заходишь в тот же класс - а там никого нет, и кресты стоят.

Вот так выглядит смертность 40 человек в год. Так вот, с 2002 года от употребления наркотиков в Екатеринбурге не умер ни один ребенок. Уже ради этого стоило начинать. И взрослая смертность в разы сократилась.

Смертность - это не абсолютный показатель, но это показатель динамики. Если вчера умер один, сегодня два, послезавтра три - мы видим, к чему идет. Наоборот: если вчера умерло 10, сегодня 5, а завтра умер один - все, мы видим, что мы на правильном пути. Потому что все остальное - задержанные барыги, изъятые наркотики - это ни о чем не говорит. Их можно миллионами тонн изымать, но, если люди умирают все больше и больше, значит, что-то страшное происходит. Кстати, мы сумели доказать во всех структурах, что снижение или увеличение смертности является основным показателем борьбы с наркотиками.

У Фонда очень большой авторитет. Есть люди, которые нас боятся - может быть, у них есть на то причины. Есть те, кто нас ненавидит - поверь, у них тоже есть причины. А большинство, все-таки, уважает и сотрудничает. По сути, мы единственная в России общественная организация по борьбе с наркотиками. Это при том, что у нас работает горстка людей - нас больше десяти не бывало. Но все основные наркоторговцы уже сидят, а оставшиеся на свободе просто воют, когда слово «Фонд» услышат. Понятно, что мы сотрудничаем с ФСБ, ФСКН, ОРЧ №7, СУВДТ - со всеми, кто работает, мы сотрудничаем.

У нас получается. Понимаешь, получается. Если бы не получалось, может, уже давно руки опустились бы. Была ситуация, когда нас осталось совсем мало: один человек погиб, другой погиб. Так тяжело было. И уже кажется, что все, край. Вдруг раз - и полегче, и опять пошло, и снова мы восстановились. Вроде бы все уже, дальше некуда - и все равно Господь отводит. Андрей Кабанов про это говорит: «Жека, так за нас два монастыря молятся, столько народу за нас молится.». Как угодно может быть тяжело, но то, что ты делаешь впрямую, по-честному, обязательно принесет результат. Так что выбрал дорогу - не сворачивай.

Фото из архива Фонда «Город без наркотиков»

Яндекс.Виджеты

Добавив на главную страницу Яндекса наши виджеты, Вы сможете оперативно узнавать об обновлении на нашем сайте.

Православный вестник. PDF

Добавив на главную страницу Яндекса наши виджеты, Вы сможете оперативно узнавать об обновлении на нашем сайте.