Марш жизни. Чтобы знали и помнили.

«21 июня 1941 года. 11 часов вечера, но еще светло. Мы, вконец измотанные, улеглись в густом сосновом лесу на «перинах» и матрасах, набитых хвойными ветками, и мгновенно провалились в сон. Мы - это 1-й и 2-й батальоны 90 полка 126-й дивизии 11-й армии Прибалтийского военного округа. Позади - изнурительный 50-километровый пеший марш из Каунаса на запад с двойной выкладкой (32 кг) под жарким литовским солнцем. Наш старшина помимо обычной амуниции нагрузил нас наволочками, простынями, нижним бельем, пустыми матрасами.

Из вооружения с нами лишь самое легкое - пулеметы, винтовки СВТ и по 20 патронов. Остальные два батальона нашего полка еще с мая месяца остались в Латвии, а наши два батальона недалеко от Либавы (ныне г. Лиепая -прим.ред.) больше месяца строили доты и дзоты в прибрежном песке Балтийского моря, после чего нас поездом отправили на юг, якобы для участия в военных учениях Прибалтийского округа. Из Каунаса - марш на запад через городок Приена (ныне г. Пренай - прим.ред.) с форсированием Немана и, наконец, ночевкой в этом сосновом лесу, в 14 км от границы с Германией. Под утро мы услышали частые разрывы бомб, далекие пушечные выстрелы и, повернувшись на другой бок, подумали: «Учения начались». В 5 часов утра нас подняли по тревоге, и политрук перед строем объявил, что немцы начали войну.

Для нас это было полной неожиданностью. До сих пор на политзанятиях нас уверяли, что Германия не может начать войну, т.к. с ней у нас заключено мирное соглашение. Поэтому мы не считали немцев потенциальным противником. В Каунасе на железнодорожной станции мы видели составы с мирными грузами, движущиеся в сторону Германии. Кроме того, от нас почему-то скрывали, что на границе сосредоточены немецкие дивизии в полной боевой готовности, что немецкие самолеты-разведчики постоянно нарушали нашу границу. Мы ничего не знали о вооружении немецкой армии, об их тактике.

Мы выдвинулись ближе к границе и заняли оборону на опушке леса. Слева от нас догорали на нашем аэродроме самолеты, разбитые немецкими бомбами, впереди слышались пулеметные очереди - там сражались наши пограничники. Над нами кружила «рама» - немецкий разведчик. Дорогу, пересекавшую нашу позицию, охраняла батарея пушек соседней части.

В 10 часов утра на дороге с запада показался немецкий броневик и за ним - мотоциклисты. Броневик был уничтожен, уцелевшие мотоциклисты повернули обратно. Через час нас накрыла огнем немецкая артиллерия, но мы, отрыв окопы в полный рост, не понесли потерь. Затем до вечера нас враг не беспокоил. Под вечер командир взвода приказал мне идти в боевое охранение в рощу впереди нашей позиции.

Я залег за валуном и стал наблюдать. Было тихо, и лишь часа через полтора, в темноте послышался шум мотора, впереди и справа от меня. Это был легкий немецкий танк, вероятно, разведчик...»

Так начинаются воспоминания Геннадия Александровича Храмова. Великую Отечественную он встретил рядовым, призванным в армию в октябре 1940 года. А дальше было отступление, бои,ранение, госпиталь...

«...В госпитале я находился с 12 июля по 15 августа 1941 года. Перед выпиской комиссар госпиталя предложил мне учиться в военном училище. Я, не раздумывая, отказался. Тогда военные училища выпускали лейтенантов через три месяца учебы. Я рассуждал так: через три месяца, конечно, немцев разобьют, война кончится. А мне так хотелось после нашего позорного отступления самому участвовать в разгроме немцев.

Кроме того, получив звание офицера, мне бы пришлось порвать с моей мечтой об окончании института и работе горным инженером, так как офицер должен служить в армии. Конечно, в моих рассуждениях была наивность молодого парня, если не глупость. В результате меня и еще 12 излечившихся солдат направили в выздоравливающий батальон в город Ефремов. В Ефремове после трехдневной военной подготовки зачислили во вновь сформированный 95-й запасной стрелковый полк и эшелоном направили на фронт...»

В бою под Гомелем рядовой Геннадий Храмов был ранен. В результате сильной кровопо-тери он потерял сознание.

«...Очнулся я от удара в голову. Открыв глаза, я увидел немца, который прикладом решил проверить, жив ли я или мертв. Меня подняли два наших солдата, я обхватил их за шеи и присоединился к группе наших военнопленных, около 20-ти человек. Это было утром 23 августа. Оказалось, что я не дополз до леса метров 500 и потерял сознание около лесной дороги, по которой гнали эту группу пленных. Нас гнали в Гомель...»

Храмов прошел несколько лагерей для военнопленных. В этих мытарствах он не сломался - не стал служить немцам и не потерял человеческий облик в борьбе за выживание. В лагере, расположенном в австрийских Альпах, в городке Шпитталь, бывший студент свердловского Горного института «по иронии судьбы прошел практику горного дела»: заключенные работали на прокладке туннеля и в каменоломне. В этом лагере Храмов провел целый год.

Он все время обдумывал планы побега. Чтобы добраться до России, надо было пройти Австрию, Венгрию, Румынию, Молдавию и Украину, оккупированные врагом. Решил, что самое реальное - бежать в Югославию, к партизанам.

Храмову удалось совершить побег. Почти две недели он шел по горным тропам Австрии, избегая встреч с людьми. Именно там, в горах, произошло то, о чем позже он расскажет такими словами:

«Забравшись на вершину одной из гор, я обнаружил нечто вроде пещеры - расщелину среди скал. Спустившись вниз, в кустарнике я набрал сухих веток, разжег костер на дне расщелины и сварил суп из концентратов. Получилось очень удачно с костром - ветер гнал дым вдоль расщелины и незаметно рассеивал вверху. Насытившись, я уснул и провел во сне остаток дня и ночь.

Проснувшись утром, я увидел вокруг чудную картину. Я стою на одном из островов среди белого океана под ярким солнечным светом. Мне казалось, что белый океан поглотил все живое на земле, и я один остался на вершине горы. Как мелочны показались мне людские страсти, порождающие ненависть и войны на земле, перед вечностью и мощью природы. Достаточно какого-нибудь природного катаклизма для уничтожения всего живого, но солнце вечно будет освещать эти горы и облака.
Пока я предавался философским размышлениям, океан облаков, поднимаясь вверх, охватил меня туманом и сыростью и быстро вернул мои мысли к насущным проблемам. Нужно было ускорить мое продвижение на юг...»

Храмову удалось раздобыть штатскую одежду - внешне он мало чем отличался от местных жителей, да и австрийский язык за год стал знакомым. Но отсутствие документов выдало его при первой же встрече с полицейскими. Это случилось в деревушке, расположенной в пяти километрах от границы с Италией - он, все-таки, сбился с пути. Храмова поместили в шталаг № 317 - лагерь для военнопленных. История его побега была раскрыта провокатором, подсаженным в камеру.

«...В наказание за ложь на допросе меня поместили в так называемый кляйн-бункер на трое суток. Это был абсолютно темный каменный мешок такого размера, где я мог только стоять и, в крайнем случае, полусидеть, упершись спиной и коленями в противоположные стены. Вдобавок полом служила железная решетка, под которой текла вода. Раз в сутки открывалось окошко, и я должен был протянуть в него руку, взять кружку с водой, выпить воду и отдать кружку обратно.

Это было тяжелое испытание для меня - невозможность двигаться и абсолютная темнота, тишина, холод, голод, сырость. По истечении трех суток открылась дверь бункера, но я не мог сделать ни одного шага распухшими ногами и ослабевшим телом. Меня подхватили под руки и волоком дотащили до моего топчана. Первые сутки я лежал пластом, на вторые мог сидеть, на третьи сутки с трудом передвигался по камере. Пищу мне приносил надзиратель.

Я хочу отметить, что молодой человеческий организм имеет огромные возможности для преодоления физических недугов, для сохранения своих жизненных сил, если человек не пал духом. В этом я убедился на опыте моей жизни в неволе. В камере я вполне осознал теорию относительности: можно двигаться, камеру освещал дневной свет, раз в сутки скудное питание, т.е. относительно сносное человеческое существование по сравнению с кляйн-бункером.

Однажды, когда я мог уже ходить, конвойный повел меня в лагерный госпиталь, где наш пленный врач бегло осмотрел меня, измерил температуру, послушал грудь и вынес заключение: «Не заразен». Оказывается, это была обычная медицинская проверка перед отправкой. На обратном пути солдат буркнул мне, что меня ожидает Дахау.

При этом я несколько похолодел, потому что это зловещее слово мне было известно со школьных времен. На уроках немецкого мы переводили статью, где описывались ужасные условия для заключенных в Дахау немцев-коммунистов, доводившие их до сумасшествия. Это был лагерь смерти».

«На другое утро меня и еще двоих русских, бывших офицеров-кавалеристов, тоже совершивших побег, привели на вокзал, и поездом мы прибыли в Мюнхен, оттуда с пересадкой - в Дахау...»

«...Перед входом в лагерь первый увидевший нас эсэсовец с бранью кулаками сшиб шапки с наших голов. Это был первый урок для нас: в концлагере Дахау заключенные должны стоять смирно, сняв шапки перед каждым эсэсовцем. Эсэсовцы здесь были из дивизии «Мертвая голова» - на петлицах и кокардах у них был изображен череп со скрещенными костями. На железных воротах лагеря было изречение «Арбайт махт фрай», т.е. «Работа освобождает»...

...Итак, вместо военнопленного, врага немецкой армии, я стал заключенным, врагом всего немецкого государства, т.е. мой статус врага повысился...»

Геннадий Александрович Храмов стал узником концентрационного лагеря Дахау 17 ноября 1943 года, за неделю до своего 22-летия.

С советскими заключенными обращались особенно жестоко. Но после пребывания в карантинном бараке Храмов попал в рабочую команду, под контролем гражданского мастера разбиравшую старые локомотивы - это его и спасло.

«...Я слышал об опытах над людьми. Более того, я знаю одного русского, который перенес тяжелый опыт у доктора Рашера. Его четырежды помещали в холодный бассейн, после чего он снова оживал. После таких опытов выживали очень редко.

Вот этот человек по фамилии Хонич был приговорен к смерти, но вместо этого его подвергли опытам. Доктор Рашер думал, что он не выживет. Но, когда увидел, что он выживает -он был здоровый человек, севастополец, богатырь - то сказал: «Я вас помилую».

После этого Хонич был назначен начальником команды, которая развозила пищу по блокам. Там были десять русских - тоже здоровых людей, которые таскали тележку с питанием. Русским военнопленным он помогал, этот Хо-нич, частенько подбрасывал дополнительное ведро с едой. Мы его звали «матрос Николай». Все русские его знали хорошо...

...Питание, конечно, было очень плохое. Мы были постоянно голодны. После освобождение я весил всего 39 килограммов. Все были истощенные люди. Утром был полулитр эрзацкофе и кусок хлеба - граммов 150. В обед был обычно морковный или капустный суп. Вечером опять эрзацкофе - и все. Правда, в последние месяцы перед окончанием войны, каждое воскресенье нам давали в обед так называемые маккарони -суп из макарон. Мы так ждали каждого воскресенья - этого дня. Целую неделю ждали...»

В «повышенном статусе врага» Геннадий Храмов пребывал до 26 апреля 1945 года. Именно в этот день, согласно приказу Гиммлера, семь тысяч узников Дахау были отправлены в горы «Маршем смерти»: рейхсфюрер разработал план по уничтожению узников концлагерей бомбардировками или ядами и требовал, чтобы ни один заключенный не попал живым в руки врага. Однако, для Храмова и его спутников марш смерти неожиданно стал маршем жизни: охранники, которые вели их группу, решили сдаться американским войскам, стоявшим уже совсем близко. Узники были освобождены.

Они пошли, куда глаза глядят. В ближайшем населенном пункте они набрели на брошенную хозяевами мясную лавку, находящуюся на первом этаже жилого дома. Для них, весивших вполовину меньше нормы, это было чудесным подарком. Какое-то время они просто жили в этом доме. Позже стало известно, где собирают советских пленных для отправки на Родину, и Геннадий Храмов направился туда.

Теперь ему предстоял еще один лагерь, на этот раз - советский фильтрационный, расположенный на территории Австрии. От обвинения в измене Родине и шпионаже - традиционных обвинений для бывших узников - Храмова спасло то, что он был рядовым. Отслужив в армии еще год, он смог вернуться домой. Но еще долгое время оставался под бдительным надзором «органов».

Геннадий Александрович осуществил свою довоенную мечту стать горняком. В 1958 году его реабилитировали и вернули боевую награду, которую он заслужил еще в 1941 году.

В 2002 году он посетил Мемориальный комплекс Дахау. Через год Храмов снова приехал в Дахау, чтобы, по просьбе родных пропавших без вести товарищей, заняться поисками в архивах. 31 января 2006 года он умер в Екатеринбурге, где прожил много лет.

Несмотря на «говорящую» фамилию Храмов, Геннадий Александрович пришел к вере лишь в последние годы своей жизни. Он никогда не говорил о том, что Господь помог ему выстоять. Но история его жизни в плену - это история Промысла Божиего, ведущего каждого человека Ему Одному ведомыми тропами.

«...Попав в плен, я все время осмысливал свое положение. Я понимал, что у меня мало шансов на выживание. Значит, их надо как-то увеличить, что можно сделать тремя путями:

1. Войти в доверие к немцам и служить им. Это сделали некоторые из нас, получившие звание полицейских, повязку на рукаве и непременный атрибут власти - дубинку в руки. Это была часть административной власти немцев с целью сохранения «порядка» в лагере. Они жили отдельно от нас и имели откормленные морды. Наглость и жестокость их была безмерна. Этим они хотели заслужить доверие немцев.

2. Стать так называемыми «шакалами». Это были или бывшие урки, крадущие у пленных либо кусок хлебного пайка, либо шинель со спящего, или как мы их называли, доходяги, подбирающие с земли все, что можно считать съестным с большой натяжкой. Доходяги устраивали свалки у кухонных отходов, бросаемых через проволоку поваром-немцем. В основном это были картофельные очистки. Говоря о шансах: у доходяг их было меньше из-за желудочных болезней.

3. Собрать всю жизненную энергию, духовную и физическую, сжать нервы в комок для достижения одной цели - выжить, преодолеть все невзгоды и при первой возможности бежать из плена. Плен для меня - стресс. А любое живое существо в стрессовой ситуации может увеличить силы. Даже крыса, загнанная в угол, способна вцепиться в горло человека. Я не должен расслабляться, впадать в уныние.

Первые два пути я отверг и принял третий. Сейчас, когда ужасы плена далеко позади, я могу отметить, что мой путь был правильным: пережил все невзгоды, совершил побег и остался жив после лагеря смерти в Дахау. Я не запятнал себя званием немецкого лакея, не крал и не шакалил.»

Редакция «Православного вестника» благодарит семью Храмовых за предоставленные материалы. При подготовке статьи использованы материалы сайтов «Татьянин День», «Википедия», kz-gedenkstaette-dachau.de, blagoslovenie.su.

Яндекс.Виджеты

Добавив на главную страницу Яндекса наши виджеты, Вы сможете оперативно узнавать об обновлении на нашем сайте.

Православный вестник. PDF

Добавив на главную страницу Яндекса наши виджеты, Вы сможете оперативно узнавать об обновлении на нашем сайте.