Камень веры и Любовь деятельная

Приглашаем вас в гости к старейшинам Свято-Пантелеимоновского храма – Петру Петровичу Каркарину и Любови Романовне Романовской. Рассказывала в основном Любовь Романовна, а Петр Петрович дополнял и углублял. Мы постарались сохранить дыхание этого живого рассказа, ведь он о тех, кто стал невыразимо дорог храму.

Мой храм – это место на Земле, по которому тоскует моя душа. Путь в храм был извилистый и тернистый: языческие уклонения, сектантские увлечения и, конечно, скорби. Именно скорби привели нас в незнакомый храм, стоящий на окраине города, расположившийся в обыкновенном больнично-библиотечном здании. Муж сильно болел. Когда я зашла в храмовый киоск, меня встретила матушка Нина и подсказала: «Так вот же целитель Пантелеимон! Ему и молись!».

Много было слез пролито перед иконой святого целителя Пантелеимона, много свечек было зажжено перед образом, пока этот святой незаметно и прочно не вошел в нашу жизнь и не стал близким и родным. Однажды зимним вечером мы приехали в храм и попали на исповедь, после которой окончательно «присохли» к этому храму. Исповедовали двое священников. Но Господь Своей незримою рукою приставил к отцу Евгению Попиченко, у которого мы до сих пор и окормляемся. Как только я к нему подошла, он сказал: «А вы у нас в первый раз». И стало понятно, что это не просто храм, адом, и что отец Евгений всех знает. Раньше мы ходили в храмы, но получалось, что мы как приходили так и уходили. А тут пришли и остались, и больше отсюда ни ногой. Казалось, что храм – это стены, а оказалось, что храм – это живой организм, а ты в нем – живая клетка.

Мы росли вместе с храмом

Мы искренно искали Бога, и поэтому Он потихоньку вел нас к Себе, обрубая все эти сектантские «ветки», отметая все постороннее и наносное. Он нас очищал и направлял.

Коллега по работе дала почитать мне книжку «Откровенные рассказы странника», которая открыла мне какой-то особый мир. Я подумала: «Как же так? Такая жизнь проходит мимо меня, а я вне ее?». В душе возникло твердое убеждение, что я должна покреститься. После крещения я на целый год отпала: мне никто ничего не рассказал, я сама была совершенно не готова к этой новой жизни.

Хотя я первая начала интересоваться верой, муж меня повел за собой. Ему вдруг захотелось поехать в Дивеево к батюшке Серафиму. Среди зимы, под Новый год, он вдруг заявил: «Встану и поеду». Встал и поехал. На улице 30 градусов мороза, а он уехал в неизвестную даль непонятно зачем. Но когда вернулся и зашел домой, я поняла, что это совсем другой человек. С тех пор он стал каждое утро и вечер молиться на коленях, читать акафист батюшке Серафиму. Я еще не поспевала за ним: он в воскресенье утром встанет и говорит: «Я в храм». А я отвечаю: «А я на кухню». И так он молился на коленях целый год, а я суетилась на кухне. Через год я сползла с кровати, встала рядом с ним на колени и стала молиться, и каждое воскресенье мы ехали вместе в храм. Потом мы венчались в Вознесенском храме. Когда мы попали в Пантелеимоновский храм, у нас уже был опыт молитвы, опыт исповеди, но все было еще какое-то сырое. Мы росли вместе с храмом. Батюшки молодые, мы совсем «никакие» – вот вместе и росли.

Службы были удивительные. В 11 вечера, а иногда и позже, мы выходили из храма. Люди, видимо, не умели исповедоваться, поэтому исповедовались долго… но в этом был плюс. Пока стоишь на исповедь, успеешь перечитать все каноны, несколько акафистов. На улице уже темно, в храме осталось несколько человек, но домой как-то даже не тянуло.

Дорогие гости: семья Пономаревых

В очереди на исповедь мы познакомились, а потом и подружились с семьей Пономаревых. Я смотрела на них просто с завистью, потому что мы стояли вдвоем, а они стояли всей семьей: папа, мама, дочка и сын. Отец Евгений нас благословил дружить семьями. Сегодня мы общаемся не так часто, но знаем, что есть люди, которые близки нам по духу, которые придут на выручку в трудную минуту.

Потихоньку мы входили в жизнь храма, узнавали людей. И стало так, что заходишь в храм, как в родной дом, и всех уже знаешь, а если кого-то нет, то чего-то не хватает.

Танечка и Людмила Ивановна

К сожалению, познакомились мы, когда Таня уже сильно болела. С трех лет она заболела диабетом и определенно знала, что долго жить не будет. В храме она регентовала на клиросе, потом просто пела в хоре и вместе с мамой вышивала замечательные, удивительно красивые, тщательно сделанные покровцы. Отец Евгений попросил кого-нибудь из прихожан подвозить Таню до храма, и мы вызвались. Таня была очень светлым человеком, каждый хотел к ней прикоснуться и побыть рядом с ней.

Ни разу она не заставила себя ждать. Бывало: зима, утром еще темно, на улице никого нет, мы подъезжаем к ее дому, а она уже, как свечечка, возле своего подъезда стоит.

Когда зайдет в храм, то долго-долго проходит вперед, потому что каждая бабушка хотела к ней прикоснуться, за ручку подержать погладить. Для каждой старушечки Таня находила доброе слово. Если внутри красота и свет, то они хоть как наружу вырываются, их невозможно спрятать.

Таня удивляла меня тем, что всегда шапку снимала и надевала платочек. В то время я рассуждала так: «Главное, чтобы в храме голова была покрыта. А шапка это или платок – неважно». А Таня улыбалась и меняла головной убор на платочек.

С тех пор у меня уважительное и даже благоговейное отношение к платочкам. Танечкины уроки…

Глаза у нее слепли. Однажды у них дома я увидела, как Таня идет«по стеночке»:

– Танюша, тебе, наверное, так одиноко…

Она улыбнулась лучезарно:

– Да что вы, Любовь Романовна. Я же не одна, я же с Богом.

Мне эти слова в душу запали: насколько нужно быть верующим, чтобы, тяжело болея, улыбнуться и так сказать?

Как-то в гостях перед нами поставили большую коробку с иконами, предложив выбрать себе, какая понравится. Я выбрала себе ту, что мне очень понравилась, а Таня взяла обыкновенную фотоиконку, лубок 50-х годов с изображением какого-то ангелочка. Я удивилась про себя: «Что за вкус такой?» – а потом до меня дошло, что Таня просто взяла первую попавшуюся, чтобы человека не обидеть. Но взяла она ее с таким чувством, как будто именно этой иконы ей в жизни не хватало. Я это поняла и оценила только со временем.

Помню, однажды мы с Таниной мамой, Людмилой Ивановной сидели в раздевалке храма. Над нами нависали пальто, а мы сидели и плакали: я плакала о только что умершем сыне, а она о том, что дочка умирает.

Через два месяца Танечки не стало. Умерла она тихо, мирно, непостыдно, как хотел бы умереть любой христианин. Она сидела на диванчике между мамой и папой. Склонила голову папе на плечо и сказала: «Давление падает…» – и тихо отошла ко Господу. Людмила Ивановна в это время тоже уже тяжело болела (у нее был цирроз печени), она практически не вставала. Но в день похорон Господь дал ей силы, она целый день провела на ногах. На следующий день она слегла, и ровно через 40 дней она тихо и мирно умерла. Я всегда боялась людей в гробах, они вызывали какие-то неприятные чувства. Но на Таню и Людмилу Ивановну я не могла насмотреться: это были такие мирные, покойные и красивые лица. Танино лицо просто светилось.

Казалось бы, в храме на окраине города отпевают простую девушку, каких на Руси полно, но отпевало ее семь священников. Отпевание было очень светлым. Слезы были смешаны с радостью. Конец января, и вдруг я услышала пасхальные песнопения. Удивительно было прикоснуться к Пасхе на отпевании зимой. Я поняла, что в Православии нет буквы, а есть дух. И все сошлись во мнении, что она праведница, которая прославлена у Бога.

Царю Небесный среди сосен

Новый храм еще только строился. Одной из первых приходских паломнических поездок была поездка в Троице-Сергиеву Лавру. Вернулись мы оттуда как раз на праздник Святой Троицы и решили дождаться после службы отца Евгения, и пошли навстречу друг другу: мы – от нового храма, а он – от старого. Встретились в лесу и от всей души запели-заголосили «Царю Небесный». Душа непросто радовалась, она ликовала. В этот момент мы ясно почувствовали Божию благодать.

Матушки-старожилы Пантелеимоновского храма

Каждое воскресенье мы в дождь, в грязь приходили на поляну, где строился храм и молились. Потом были возведены стены, и начались незабываемые службы под открытым небом. На кирпичных стенах развешены большие иконы, и ты стоишь рядом с этими стенами и молишься. В дождь храм накрывался полиэтиленом, клирос и прихожане стояли под сплошным полотном разноцветных зонтиков. Служили так до поздней осени, пока от хора никого не осталось, так как все простудились.

Когда храм построили, то оказалось, что все раньше незаметные тебе бабушки вдруг стали близкими и родными. И ты заходишь в храм и начинаешь со всеми здороваться, обниматься и целоваться.

Приобщение к рождению храма – это, конечно, необыкновенное чувство. Тот, кто думает «вот построят храм, тогда я туда приду», пропускает самое интересное и живое.

Красота мгновения

Лет в 14 мне подарили мой первый фотоаппарат «Смена». Я выходила с ним на улицу, фотографировала детей и брала адрес, чтобы потом выслать фото. Дедушка сделал для меняв кладовке фотолабораторию, где я ночами проявляла и печатала снимки. По жизни фотоаппарат стал моей третьей рукой. Мне всегда хотелось поймать и запечатлеть красоту мгновения.

Помню, поздней осенью 1999 года владыка Викентий посетил наш храм, одним из первых после его назначения в Екатеринбург. Прихожане прямо на тротуаре, на снегу расстелили длинный домотканый половик, и владыка шел по нему, благословляя. Ну, как это пропустить? Иной раз у меня нет с собой фотоаппарата, а я вижу кадр и жалею, что это мгновение уйдет и никогда больше не повторится. А если мое хобби приносит хоть кому-то пользу (например, когда фотография пригождается в «Православном вестнике») или радость, то мне от этого тоже радостно. Потому что удовольствие от занятия любимым дело мне хочется «под себя грести», но хочется и с другими поделиться.

Камень-Петр и Любовь

За 15 лет, что мы прожили в храме, конечно, мы изменились, но… Помню, как однажды на исповеди я жаловалась сама на себя и сравнивала себя с Таней: «Вот она какая, а я…». Отец Евгений мне сказал: «Так ведь Таня уже 10 лет в храме, а ты только пришла». Теперь прошло 15 лет, а мне до Тани до сих пор далеко. Она, как звездочка, впереди горит.

Иногда мужа и жену сравнивают с остроугольными камнями, которые оказались в одном мешке – в семье. Камни трутся друг о друга и постепенно стесывают свои острые углы. А затем происходит самое главное – два камня становятся одним целым камнем. Мы с Петром Петровичем уже давно вместе, мы знаем, как надо себя вести, но бывает, услышишь какое-нибудь слово, ответишь с раздражением в голосе – и поймаешь себя на этом. Но зато мы научились сразу же просить друг у друга прощения за такие вещи.

Каждое событие нас меняет. Когда Петра Петровича благословили алтарничать и печь просфоры, жизнь снова изменилась, так как это очень серьезные и ответственные послушания. Правда, сначала я отнеслась к выпеканию просфор мужем очень скептически, так как за все совместные годы он научился только чайник кипятить. Как он будет различать соль и муку, как будет тесто замешивать? Он сходил на трехдневную учебу, а потом несколько месяцев учился в храме, чтобы приспособить рецепт просфор к нашему оборудованию. Поначалу у него выходили все какие-то булочки. Он сильно переживал и ходил эти булки показывать игумену, чтобы в очередной раз отправиться учиться и экспериментировать дальше. То вдруг после пятичасовой работы просфоры возьмут и треснут, а значит, для службы они уже не годятся. Наконец, по прошествии двух месяцев, у него получились просфоры. Это был праздник! Теперь Петр Петрович выпекает кроме служебных просфор и хлебов на праздники около 600-700 мелких просфор. Раньше просфорку можно было получить, обратившись с нижайшей просьбой к киоскерам, которые откуда-то торжественно ее доставали и вручали просителю. А теперь просфорки стали раздавать после службы всем – и взрослым, и детям. Это просто замечательно, ведь нет ничего вкуснее, чем после службы скушать просфорку.

Алтарничество же Петра Петровича сначала несколько обескуражило: с одной стороны, он увидел, как люди в алтаре служат, а с другой стороны, стал в этой службе помогать и соприкоснулся со служебной суетой (тут кадило надо разжигать, тут куда-то идти, что-то приносить-уносить и так далее). Но затем он обратился внутрь себя, воспринимая эту служебную алтарническую суету как лекарство для себя.

Наше восприятие храма – это отражение состояния души. Если твоя душа пуста, то ты можешь стоять в расписанном храме, украшенном золотыми иконами, но в душе так и останется пустота. Богослужения, песнопения, молитва соборная, иконы и росписи в храме, исповедь, причастие – все это неотъемлемая часть жизни христианина, но все же главное дело – это без устали и неуклонно строить храм своей собственной души, куда бы могла вселиться благодать Божия.

Беседовали Ксения Кабанова и Светлана Кислова

•01 •октября• 2013•